Сергей Залыгин - Тропы Алтая

Прошел еще один день…

Вершинин-старший час от часу суетился все больше и больше, доказывал, будто это преступление — столько времени проводить на одном и том же месте, что давно пора двигаться к новой и последней стоянке, пора свертывать экспедицию, возвращаться в город и заняться там окончательной камеральной обработкой полевых материалов.

И лагерь уже снялся бы, но все еще не возвращались Рязанцев и Лопарев. Приходилось их ждать.

Поспешность Вершинина-старшего пугала Риту. Она догадывалась о какой-то неправде всей их экспедиции, которую так легко было и свернуть и развернуть, доказывая, что над «Картой» необходимо работать еще несколько лет, а спустя день-другой — что ее совершенно необходимо закончить нынче же.

Эта неправда мучила прежде всего Андрея, а глядя на него, и она мучилась тоже.

Ее пугало, что уже завтра она может не увидеть горных вершин на западе, которые день ото дня все плотнее, все ниже закутывались в белые пологи, — там шли и уже не таяли снега; не увидит узкой и покатой долины, по которой, пенясь, сбегал ручей и, минуя лагерь, прыгал еще ниже, рассекая почти отвесную гряду желтоватых скал. По этим скалам, она знала, вьется тропа, проложенная косулями. Она боялась, что Вершинин-старший раньше срока снимет отсюда лагерь.

Потом вернулись Рязанцев и Лопарев…

Вернулись они после обеда, а нужно было еще отвести лошадей в колхоз, и лагерь снова не мог сняться с места. Вершинин-старший делался все более нервным:

— Срываем! Срываем государственное задание!

Он говорил это почти каждые полчаса.

Рязанцев сильно загорел, оброс бородкой, в нем стало как будто меньше интеллигентности. Он стал чем-то немного похож на Лопарева, Лопарев же, сдержанный н задумчивый, наоборот, напоминал теперь Рязанцева.

Но хотя Лопарев и выглядел спокойным, уравновешенным, он все равно каждую минуту мог сказать что-нибудь такое, что еще больше выведет Вершинина-старшего из себя…

Рита знала, что теперь она не любит Вершинина-отца, может быть, даже ненавидит его и никогда не простит ему обиды, которую он нанес Андрею.

И все-таки она готова была оберегать Вершинина-старшего, боялась, что Лопарев рассердит его, а тогда он еще раз обидит Андрея…

И действительно — ее тревоги были не напрасны.

Разговор начал Вершинин-старший, а Рита была в своей палатке, все слышала.

Вершинин спросил:

— Это верно, Михаил Михайлович, что…

О чем именно спросил Вершинин-старший, Рита не поняла, Лопарев же ответил четко, словно солдат:

— Так точно! А это верно, что зы уже сматываете экспедицию? Что «Карту» собираетесь выпустить к весне? Вместе со скворчиками?

Как бы подражая Лопареву, Вершинин ответил очень бодро:

— Точно так!

Шутка не удалась, и Вершинин принялся что-то горячо и быстро объяснять. И вдруг он замолк, прервал себя для того, чтобы найти слова, которые нелегко и непросто приходили к нему…

— Хотите поиграть… поиграть… поиграть… — но не знал, во что хочет поиграть Лопарев. Наконец Вершинин нашел то, что искал. — Поиграть в правду! — сказал он громко, насмешливо и вызывающе.

Тихо стало… Вершинин, должно быть, думал над тем, что он сказал, Лопарев — над тем, что услышал. Ни тот, ни другой не произнесли ни слова, пока пауза не иссякла.

Потом Лопарев ответил:

— Играйте вы! Играйте с вашей козырной карты ресурсов! У вас получается.

Рпта бросилась из палатки: слышал или не слышал все это Андрей? Его не было поблизости.

Она вздохнула с облегчением… Вздохнула и поняла, что ей нельзя было дальше ждать. К лучшему ничто не менялось. Солнечные дни казались ей хмурыми, бесцветными, беспорядочными, они приходили как будто против своего желания. Все, что происходило в эти дни, не имело никакого смысла.

А мог ли какой-то смысл ей помочь? Она теперь рассуждала много и упорно, до изнеможения, но ни разу рассуждения не принесли ей ни капли радости, ни успокоили ее ни на минуту.

Если она и могла еще надеяться на что-нибудь — так только на свое безрассудство. Больше ни на что.

Она решилась.

Посмотрелась в зеркальце, но руки у нее дрожали, она же не хотела видеть себя испуганной. Как будто не се, а чье-то чужое лицо промелькнуло перед нею.

Хотела надеть шаровары, майку и шляпу, в которых была когда-то в избушке пасечника, но подумала, что не надо терять время, разыскивать все эти вещи в рюкзаке. Повязавшись платком, в стеганой курточке вышла из палатки…

Андрей увязывал гербарные папки.

Она подошла к нему. Молча встала рядом. Андрей оглянулся. Рита стояла и смотрела на него. Он оглянулся еще и еще.

Наконец спросил, положив на землю папку:

— Чего тебе?

Она засмеялась в его серьезное н недоуменное лицо, не оглядываясь пошла по течению ручья.

Миновала округлые каменные глыбы, поднялась к желтовато-белым мраморным скалам, с которых открывался вид на долину, на лесные кряжи, на далекие снежные хребты.

На все это — что было вблизи и что было вдали — она бросила взгляд, а потом, кажется, уже ничего не видела.

Вот и отпечатки ее каблуков на каменной крошке этой тропы — едва приметные, крохотные углубления в страшной близости от обрыва. Здесь она остановилась и медленно-медленно стала приближаться к пропасти, пока не почувствовала, что каблуки ее ботинок стали в эти углубления.

Просто и легко было стоять здесь в первый раз и страшно теперь! Голова кружилась, сердце стучало глухо-глухо.

Только на один шаг ей нужно было отступить, только на полшага, на четверть шага, чтобы избавиться от этого ужаса… Неужели она в самом деле упадет? Неужели это может в самом деле случиться?

Хотела припомнить косулю — и не припомнила.

Хотела представить себя в детстве, отца, мать, тетю «Что такое хорошо и что такое плохо» — и не смогла. Ничего не представила.

Как будто послышался шорох, кто-то стоял позади нее — Рита не оглянулась, еще подвинулась вперед.

Страшно!

— За баловство — не то будет! — сказал Андрей, с силой сжав ее руку.

Лицо у него было в серых пятнах, маленькие глазки открылись широко и тревожно, а в руках заключались тепло и сила, которые могли совершить неизвестно что. Вот если бы этими руками он удержал ее в избушке пасечника, еще тогда, когда ей так просто и беззаботно было поцеловать его?

Андрей посадил ее на камень… Кажется, камень был тем, на котором, вся освещенная солнцем, стояла когда-то косуля… Рита улыбнулась и поверила в свое предчувствие: ее «это» уже было совсем близко, она ощутила его прикосновение. Андрей сел рядом и молча смотрел ей в глаза снизу вверх.

Потом приподнялся и положил руки ей на плечи…

— Надо же быть такой… — Не нашел слова и повторил: — Надо же быть…

В лагерь они вернулись, когда было уже совсем темно. Но их, кажется, еще не ждали, а ждали Лопарева, который отправился в колхоз, чтобы вернуть лошадей. Лагерь был готов на рассвете двинуться к новой и последней стоянке.