Мередит Милети - Послевкусие: Роман в пяти блюдах

— Ты тоже, — говорю я и поднимаю бокал.

— Хорошо, что вечернюю еду готовила ты. Такое впечатление, будто в кухне даже настроение изменилось.

— Это точно, — фыркаю я. — Особенно у Кристин.

— У кого? — переспрашивает Тони, очевидно уже забыв ее имя.

— У той девушки, которая пережарила рыбу.

Тони корчит гримасу и делает жест рукой, словно отгоняет муху. Наверное, считает, что я развожу церемонии. Может быть, так и есть.

Хочется спросить его, что он имел в виду, когда говорил о настроении на кухне, но внезапно на меня наваливается дикая усталость; от мысли, что через какие-то шесть часов я снова встану к плите, становится совсем невмоготу. А через четыре часа проснется Хлоя.

— Мира, иди домой. Мы без тебя управимся. Я присмотрю за уборщицами, потом сам все запру.

Я не спорю. Я встаю и в знак признательности легонько сжимаю его плечо:

— Спасибо, Тони, но ты уверен?

Он опять небрежно машет рукой — видно, что он смущен.

Ночь холодная, но я иду в пальто нараспашку. На кухне было жарко, как в печке, и я с удовольствием подставляю лицо прохладному ветерку. Впервые за весь день я вдруг вспоминаю, что Джейк так и не появился. С тех пор как открылся наш ресторан, он не пропустил ни одного дня, и я уверена, что сейчас он вовсе не лежит в постели с отравлением, с гриппом или с любой другой болезнью. Просто вчера с ним что-то случилось. Не могу сказать, что именно, но явно что-то такое, что он хочет от меня скрыть.

На прошлой неделе, когда я забирала Хлою из яслей, воспитательница вручила мне приглашение от яслей с Кристофер-стрит на ежегодный торжественный обед в честь Дня благодарения. В пустую строку наверху листа было вписано имя «Хлоя», затем шли напечатанные слова: «вызвалась принести с собой…» и дальше снова от руки: «…три дюжины кукурузных маффинов, каждый в отдельной обертке!» Обед состоится в среду, накануне Дня благодарения. Этим утром, подъехав к яслям, я нахожу еще одну листовку с напоминанием об обеде; внизу крошечными буквами приписка, которую я не заметила раньше, — в предпраздничный день ясли закрываются сразу после ланча.

Рядом со мной, возле шкафчиков, куда мы складываем детские вещи, стоит мама Айзека, Лора, с таким же, как у меня, напоминанием, которое она быстро прячет в сумочку. Айзек стоит возле матери и украдкой ковыряет в носу, пока та распаковывает его рюкзачок, — Айзек «вызвался принести» два пакетика пастилок «Маршмеллоу». Глядя на него, я думаю, что, пожалуй, самое время поговорить с Хлоей, чтобы она осмотрительнее «вызывалась принести», — похоже, мама Айзека уже провела подобную беседу.

Я мучительно размышляю, как совместить праздник в яслях со временем ланча в моем ресторане, и не будет ли Хлоя, которой всего восемь месяцев, скучать без меня. В канун Дня благодарения американцы предпочитают обедать вне дома, поэтому у нас заказаны все столики: и на время обеденного перерыва, и на вечер, — и, разумеется, мне придется работать полный день. Помимо хождения по магазинам и подготовки праздничного домашнего обеда, мне еще нужно ухитриться испечь и завернуть три дюжины кукурузных маффинов, а также найти кого-то, кто посидит с Хлоей в среду днем. Жизнь, как мрачно размышляю я, была бы бесконечно проще, если бы я не работала шеф-поваром. В День благодарения я, как все нормальные работающие матери, взяла бы отгул, нарядилась в костюм индейца и заняла бы свое законное место за столом. И что еще важнее, эти дурацкие маффины я бы просто купила. Ни от одной работающей матери нельзя требовать того, чтобы она сама чего-то напекла. Но в яслях всем известно, что на жизнь я зарабатываю приготовлением пищи, и, значит, от меня ждут маффинов в форме кукурузных початков, теплых и масляных, завернутых в разноцветный целлофан, да еще перевязанных веревочкой из рафии. Представив, как я спешно пеку маффины из готового теста от «Отис Спанкмейер», а потом оставляю Хлою одну в ее первый День благодарения, я ужасно расстраиваюсь. Мне кажется, от этого попахивает не только бездарностью по части материнства, но и бездарностью по части кулинарии.

Придя в «Граппу», я первым делом звоню отцу. Он не перезвонил и не сказал, приедет ли на День благодарения, и это странно. Звонит Ричард, чтобы сообщить, когда он прилетает, и говорит, что тоже пытался дозвониться до отца, оставил ему сообщение, но тот ему не перезвонил. Это еще более странно. Конечно, достать билет на самолет уже вряд ли удастся, но отец мог бы приехать на машине. Хотя сейчас всего начало восьмого, я снова звоню отцу. С каких это пор он стал уходить на работу раньше семи? Я звоню в университет, но его нет и там. Пытаясь унять панику, я оставляю сообщения на домашнем автоответчике и в офисе. А что, если отец лежит мертвый в ванне? Поскользнулся на куске мыла, упал и ударился головой? В конце концов, он же стареет. Может быть, ему уже не следует жить одному. Около девяти мне наконец отвечает секретарша, которая сообщает, что отец только что пришел и сразу умчался на какое-то заседание. Слава богу, по крайней мере, он жив. Я прошу секретаршу передать ему, чтобы позвонил мне, когда освободится.

Отец перезванивает только через несколько часов, когда я купаю Хлою. Поскольку мы обе сидим в ванной, у меня включен автоответчик, но, услышав голос отца, я выскакиваю из ванной, заворачиваю Хлою в полотенце и вместе с ней бегом мчусь к телефону.

— Папа, я здесь! — кричу я, схватив трубку, в ответ аппарат посылает мне длинный пронзительный гудок. — Я Хлою купала, — говорю я и тянусь, чтобы отключить автоответчик.

— А, ладно. Я тебе потом пе…

— Нет-нет, все в порядке. Слушай, я никак не могла до тебя дозвониться. Где ты был все утро?

Отец секунду молчит, а когда начинает говорить, его голос звучит непривычно ясно и бодро, словно ему нравится выговаривать каждый слог:

— У меня был деловой завтрак, поэтому я вышел из дома немного раньше, — отвечает он.

— Я недавно говорила с Ричардом, он прилетает вечером в среду, рейсом в шесть пятнадцать. Я подумала, может быть, ты приедешь ко мне денька на два пораньше? Увидишь Хлою. Поживешь у меня, а?

Следует долгая пауза. Я понимаю, что он, вероятно, забыл о моем приглашении. Ничего удивительного. Отцу уже шестьдесят четыре. Может быть, у него уже появляются первые признаки старческого склероза.

— Помнишь, я тебя приглашала на День благодарения?

— Ах, вот ты о чем! Слушай, детка, боюсь, из этого ничего не выйдет. Я договорился пообедать кое с кем из друзей.

Что это еще за друзья? Какие могут быть друзья, когда тебя приглашает родная дочь? Он что, не понимает, что каждый уважающий себя отец должен бросить все, чтобы повидаться со своей дочерью и внучкой? И вообще, с каких это пор у отца появились друзья?