Герхард Рот - Тихий океан

Он зашел на ферму и, попросив разрешения, вымыл руки в коровнике. Из-за кучи песка, как из укрытия, его облаял дворовый пес. Чуть в стороне, громко переговариваясь, прошли загонщики. Владелец лисы не спешил и вместе с Ашером медленно побрел дальше, пока не вышел на асфальтированную дорогу, вдоль лесной опушки, на которой на складных стульчиках расположились охотники. Среди них Ашер заметил старика, который сидел на своем складном стуле, поджав губы, наклонившись и уставившись в сторону леса. На Ашера и его попутчика он и не взглянул. С его места можно было заглянуть в самую чащу. С охотниками, мимо которых они прошли, они не перемолвились и словом.

Когда лес опять сменился полями, они уселись на кучу досок отдохнуть. Мимо на тракторе проехал фермер с полным прицепом навоза. По мере того, как он разбрасывал навоз по полю, над ним поднимался пар. Потом на пикапе медленно подъехал хозяин магазина со стариком, притормозил и принял у них лису, которую охотник бросил в кузов как какой-то неодушевленный предмет.

Ашер решил не возвращаться к охотникам, а проводить старика на ферму. Он взял у него ружье и патронташ, патронташ надел на себя. Старик снял шляпу. Перед ними раскинулась широкая пустынная лощина. Время от времени издалека доносилось тарахтение трактора. Простиравшееся перед ними свежевспаханное поле, когда его не заслоняли яблони и телеграфные столбы, напоминало Ашеру бурую реку. Мимо капеллы с фресками они прошли к дому, и там Ашер вернул старику ружье и патронташ.

— Правильно, сейчас снова надену, — заметил старик, — нечего им смотреть, как из меня песок сыпется.

Он оглядел голубей, облепивших соседние крыши.

— Под конец мы всегда голубей стреляем. Перья валятся, будто снег идет.

Он достал из кармана таблетки и, проглотив одну, подошел к колонке, прямо из пригоршни запил водой. Они шли на ферму так медленно, что их уже догнали охотники, группами направлявшиеся к ферме с близлежащего холма. Они шумели, явно не беспокоясь о том, как они себя ведут и что о них будут говорить. Оказавшись в пределах слышимости фермы, один из них прокричал: «Улюлю!», а другие подхватили, сдергивая с плеч ружья. Вечерело. Ашер смотрел вдаль, в небо за холмами. На горизонте сгустились облака странной формы: черное облако дыма над горной вершиной словно появилось в результате бесшумного извержения вулкана. Переведя взгляд на голубей, он заметил у себя над головой тоненькие, белые, полупрозрачные облачка наподобие ледяных цветов на заиндевевшем стекле. Охотники собрались наконец во дворе, а крестьянин вместе с несколькими из них влез на крышу гумна.

— Пока они не взлетят, мы не стреляем. Сбиваем, только когда поднимутся в воздух, — пояснил старик.

Он откинул голову, словно собираясь бриться. На пороге дома Ашер заметил двоих детей крестьянина; сам старый крестьянин с невозмутимым видом следил за охотниками, сидя у кухонного окна.

— Там всё от голубиного помета белым-бело, — крикнул с крыши один из охотников.

— Когда он спустится, начнем. Осторожнее, — предупредил старик Ашера.

Он снял с плеча ружье и уставился вверх. Какой-то охотник с шестом подошел к голубятне, постучал по дощатой стене, оттуда, захлопав крыльями, словно из пушки вырвалась целая стая голубей, облетела вокруг дома, но, не успела она опуститься на крышу, как раздались выстрелы. Испуганные птицы снова закружились в небе, по воздуху поплыли пучки перьев, мертвые шмякались на землю, однако вся оставшаяся стая не решалась сесть. Едва какой-нибудь голубь пробовал опуститься на крышу, как выстрелы снова вспугивали его, пронзали в воздухе и низвергали на землю. Старик стоял, держась очень прямо, поворачивался на одном месте, как заводная кукла, словно уперев ружье в воздух, и стрелял, как только стая подлетала достаточно близко. После чего неспешно перезаряжал ружье. Охотники тоже не торопились. Они размеренным движением доставали патроны, перезаряжали ружья и стреляли дробью в самую гущу испуганной стаи. Ни одного поспешного движения. Ашер поискал глазами детей: они по-прежнему стояли в сенях с серьезными лицами, не выказывая никакого испуга. Разинув рты, они следили за происходящим, теперь к ним присоединились дед и бабка. Молча улыбаясь, глядели они на потеху. Едва стая садилась на крышу хлева, как ее камнями и криками вспугивали снова, она пыталась спастись на крыше дома, на крыше гумна, на крыше кладовой, но тщетно. В нее тотчас летели камни, ее пугали охотники, и голуби взмывали в воздух, где их настигали заряды дроби, и, окровавленные, они падали вниз. Снова и снова охотники, нагнувшись, поднимали голубей или, привстав, на ощупь доставали их из водостоков и подбирали по нескольку штук, держа маленькие тельца с растрепанными рябыми или бледно-серыми перьями, словно перевернутые букеты. Собрав достаточно, они клали их в груду битой дичи, которую крестьянин укладывал слоями и пересчитывал. Наконец, вышла крестьянка с кувшином плодового вина, и все стихло. Нескольких мертвых птиц шестами сбросили с крыш, один охотник залез на сливу и скинул вниз голубей, запутавшихся в ветвях. Ашер стоял среди невозмутимо переговаривающихся и покуривающих охотников у груды дичи, в которой рядом с лисой лежала пойманная собакой косуля, маленькая и худая. Увидев распорядителя охоты, Ашер спросил, сколько будет стоить лиса. Тот с важным видом наморщил лоб, подумал и произнес:

— Восемьсот.

— Она какая-то маленькая.

— Маленькая? Вы думаете, маленькая?

— Да.

— Ну ладно, тогда шестьсот. Шестьсот — моя последняя цена. Когда начинается эпидемия бешенства, нам приходится их сдавать. Тогда и цены растут.

Ашер отсчитал купюры и передал их распорядителю охоты.

— Останетесь довольны. Шестьсот — разумная цена, и лиса хоть куда. Есть один сосед, он шкуру сдерет. Если пойдете с нами в трактир, мы его там застанем. Годится? Ну, хорошо. Подождите, уберу ее в багажник. Если хотите, я вас подвезу.

Ашер поблагодарил. Они засунули лису в багажник, и он сел на переднее сиденье, рядом с распорядителем охоты.

— Вечер выдался ничего себе, — заключил распорядитель охоты.

Ашер поднял голову. За пыльным ветровым стеклом солнце окутывала сияющая золотистая дымка, а над холмами и горами серо-голубые оттенки неба переходили в нежно-желтые, словно окрашенные каким-то цветным газом. Он достал из кармана носовой платок, обнаружил в нем мох и птичье перо и внезапно ощутил тоску по тишине и покою своего дома, книгам и микроскопу, но не подал виду, а невозмутимо сказал:

— Да, вы совершенно правы, чудесный вечер.

Дома Ашер стал разглядывать птичье перо. Он подобрал не мощное маховое, а тоненькое, легкое пуховое. Он расслышал только металлический скрежет, когда отреза́л ножницами кончик перышка, чтобы положить его между предметным и покровным стеклом. Всякий раз, рассматривая что-нибудь в микроскоп, он поначалу не мог отделаться от ощущения, что он слишком невнимателен. Невнимательно брал в руку куриное яйцо, цветок, травинки, рыбью чешую. И все же, как сложно все устроено: например, крупинки соли, или серный цвет, или капелька меда. Когда-то ему нравилось доискиваться, пыльца какого именно растения осталась в меду. Чтобы решать наверняка, он приготовил серию эталонных препаратов зернышек пыльцы, которую вскоре заучил наизусть. Он до сих пор помнил, как они выглядят под микроскопом: пыльца подсолнечника по форме походила на колючие шарики (вроде плодов конского каштана), зернышки пыльцы лугового сердечника были кругленькие, поделенные на клеточки, ни дать ни взять — пчелиные соты, а зернышки пыльцы кипрея прорастали тоненькими, спутанными нитями. В зависимости от вида пыльцы он мог определить, где собран мед. Он рассматривал в микроскоп крылышки насекомых, человеческие волосы, чешуйки с крыльев бабочки, луковую шелуху. Препарируя чешуйки с крыльев бабочек, он невольно остерегался потерять или повредить мельчайшее зернышко пыльцы. Он поместил на предметное стекло каплю фиксирующего лака, снял чешуйки, проведя по крылышку тоненькой кисточкой, и осторожным движением кисточки, словно осушая лак на стекле, перенес в него чешуйки. Крылышки казались кусочками ворсистой ткани с тончайшими оттенками цвета и волосками по краям. Часть его коллекции составляли и целые насекомые, он ловил мошек в пузырьки из-под таблеток, наполненные семидесятипроцентным раствором спирта, и тщательно расправлял эти новые препараты, утяжеляя их половинкой свинцового рыболовного грузила. Под микроскопом они потом представали сказочными существами, навеки замершими в янтаре. Чудесный облик имела и головка овода с множеством фасеточных глаз, сложное строение которых он мог различить в гистологическом срезе. Они походили на крошечные, с мельчайшими ячейками, ситечки, оканчивавшиеся костистым сочленением-хоботком. Сейчас, положив под микроскоп птичье перо, он вспомнил, как однажды наблюдал за агонией личинки толстохоботного комара в щупальцах пресноводной гидры. Гидра попыталась ее съесть, но проглотить такой большой лакомый кусок оказалась не в силах, и потому выпустила добычу, но личинка уже погибла от яда ее стрекательной капсулы. Личинка была желтоватая и прозрачная, точно фруктовое желе, ее головка напоминала разрезанную грушу с темными глазками — семечками и крошечным клювиком — стебельком. Он вздохнул и принялся разглядывать срез перышка. От стержня отходили побочные стволы. На них помещались опахала, снабженные бородками, которые прочно соединялись с бородками на опахале соседнего пера. Удивительно, но когда он с усилием разъединял опахала, достаточно было лишь слегка погладить перо, и они вновь сливались.