Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

Конечно, очень глупо сидеть в этом кресле, заваленной обломками своего личного апокалипсиса, вспоминая, что после 11.09 ей все казалось глупым, а ведь даже в тот сентябрьский день одно, очень важное одно, не казалось глупым. Но теперь и это кажется пустяком.

— Зачем? — Еще вопрос. Ответ был связан с тем, что происходило в душе этого незнакомого человека, поэтому совершенно ее не интересовал.

— Ну, я бы сказан…

— Поступки опровергают принципы, — перебила его Ирина.

Лоренс нахмурился и промолчал.

— Ты должен был обо всем подумать заранее. — Как ни странно, она была спокойна, мертвецки спокойна, полный штиль, паруса сдулись.

— Иногда. Не во всех случаях. Я разделяю — вещи и понятия. Ты же знаешь, я…

— О боже, ты же не собираешься сказать, что любишь разложить все по полочкам?

— Э нет. Понимаешь, я старался жить по всем правилам, никогда не забывать о том, что я зануда и работаю в «мозговом центре»… старался быть твердым, непоколебимым… верным солдатом… Но меня постоянно тянуло сделать что-то плохое.

— Мне было бы легче, если ты стащил у меня несколько сигарет, — сдержанно произнесла Ирина. В свете последних событий ее секрет казался совсем маленьким и незначительным.

Лоренс вскинул брови:

— Я ведь знал, ты же понимаешь. От тебя пахло…

— Знаешь, я выкуривала две сигареты в неделю, и это не одно и то же, что иметь любовницу в течение пяти лет. Ты выставил меня полной идиоткой.

— Нет, мне приходилось быть осторожным, чтобы не оставить никаких улик. Я страшно боялся тебя расстроить. И мне довольно долго это удавалось.

— Я должна быть тебе благодарна? За то, что тебе удалось меня обмануть? А ты не подумал, что меня можно не обидеть, если вообще не спать с другой женщиной? — Для утверждения этого высокоморального принципа сейчас было неподходящим все: напряженная атмосфера, мрачный пейзаж, несоответствующая компания. Ее глас прозвучал одиноко в этой пустыне. Возможно, она бы предпочла оказаться со всеми в грязном месиве в низине.

— Ну, это понятно, — сказал он, разглядывая свои руки.

Ей не следовало заставлять его чувствовать еще большую вину. Она и не заметила, как объединилась с Лоренсом против него.

— И это все? — осторожно спросила она. — Тебе надоело быть пай-мальчиком?

— Я ощущал себя зажатым в тиски. Самим собой, другими людьми. Даже тобой. Я понимал: это все не мое. Я с ума сходил и захотел сделать нечто такое, что было бы моим, что бы вернуло меня к самому себе. Мне хотелось совершить нечто вопиющее.

— Но то, что ты сделал — и делаешь, — вовсе не вопиющее. Это вполне обыденное дело.

— Для меня это не было обыденным.

В голове Ирины замелькали картины, и она вздрогнула.

— Полагаю, мне нужно иметь то, что я мог бы назвать своим.

— А целой России тебе было не достаточно? Она была твоей.

— Я говорю о личном.

— Тебе была нужна тайна?

— Верно. Тайна. Я и сам до конца ничего не понимаю. — Лоренс выглядел удивленным. — Я люблю тебя.

— А Бетани? — Теперь она заслуживала достаточно внимания, чтобы писать ее имя не курсивом.

— Не знаю.

— Ты признавался ей в любви?

— Иногда, — процедил Лоренс. — Но только… в определенных обстоятельствах.

— А со мной в этих определенных обстоятельствах тебе было так плохо?

— Нет, все было хорошо!

— Не самое ярко окрашенное слово, чтобы выразить чувства к женщине, некогда бывшей любовью всей твоей жизни.

— Послушай, у меня не было желания утереть тебе нос. Ты отлично выглядишь, прекрасно готовишь, ты талантливая художница…

— Замолчи. Не знаю почему, но чем больше моих положительных качеств ты перечисляешь, тем больше твои слова становятся похожи на оскорбление.

— Понимаешь, дело в том, что эти отношения совсем другие.

— Более страстные.

— Ну, это один вариант объяснения.

— А у тебя есть другой?

— Пожалуй, нет.

Ирина не могла понять, почему готовилась задать следующий вопрос? Чтобы понять или сильнее себя ранить? Впрочем, она не была уверена, хотела ли разбередить рану или наказать себя.

— Ты ее целовал? — прошептала она.

— Что это за вопрос?

— Вопрос, на который я хочу получить ответ.

Лоренс покраснел и спросил:

— Ну а ты как думаешь?

— Меня ведь ты не целовал.

— Ну как же, целовал! — запротестовал Лоренс.

— Чмокнуть в щеку — не значит целовать. Ты много лет не целовал меня по-настоящему. Значит, вместо меня ты целовал ее. Знаешь, я смогла бы простить тебе секс с ней, даже если бы это случалось тысячи раз, но поцелуй я не смогу простить даже один.

Она могла поступить по-другому — просто положить мобильный обратно в карман, когда принесла пиджак из чистки.

Теперь же, видимо, им предстоит что-то решать. Но не было ли это пустым расточительством. Ведь дело только в сексе, правда? В целом это можно считать несерьезным преступлением, верно? По крайней мере, так должно быть. Действительно, так и должно быть. Увы, так должно быть не означает, что так было.

— Жаль, я не могу тебе сказать, что она неудачница, — продолжала Ирина упавшим голосом; то, что она собиралась сказать, было вовсе не в ее интересах. — Какая она бесполезная, необразованная, необщительная. Что у вас двоих нет ничего общего, ты привык общаться с людьми, которые читают газеты и разбираются в проблемах мировой политики, а с этой пустоголовой одноклеточной амебой тебе скоро станет скучно. Не могу сказать, что это влечение не продлится и пяти минут, когда знаю, что этой связи уже пять лет. Ведь все это не правда, верно? Она умна. Владеет шестью языками. Имеет докторскую степень. Поскольку она, как и ты, занимается проблемой терроризма, полагаю, и ее карьера пошла вверх. Вы подходите друг другу — даже больше, чем мы с тобой. Я благодарна тебе за то, что ты попытался объяснить мне причины и сделал вид, что тебе не безразлично, что я чувствую. Но не будем устраивать диспут на эту тему. Я иллюстратор книг. А она, слава богу, горячая штучка. Вы отлично подходите друг другу.

Меж тем Лоренс слушал ее, опустив голову, и по его щеке даже скатилось две слезинки — одна за нее, одна за него.

— Прости меня, — пробормотал он. — У меня было все, о чем только можно мечтать в этой жизни, а я сам все испортил.

Ирина оглядела его изучающим взглядом. Она вспоминала день, когда Лоренс вернулся из командировки в Сараево. Ее предыдущая ночь, посвященная размышлениям, теперь казалась пустой, а ее стремление к истинной близости разрушительным. Осознание, что другие люди не такие, как ты, лишь продемонстрировало, как мало она знала человека, находящегося рядом. И все же, могла ли она воспротивиться тем ограничениям, из-за которых Лоренс ощущал себя «зажатым в тиски». Он всегда был добрым, уверенным, любил порядок и контроль, но одно его самое главное качество Ирина не замечала, как то было должно: Лоренс Джеймс Трейнер был очень верным. В определенном смысле они сейчас были близки, как никогда, потому что процесс познания друг друга был окончательно завершен.