Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

К счастью, электрический разряд не пронзает их вновь; штыри вилки даже не пытаются попасть в розетку. Все решает время. Она понимает, что ей давно пора перейти на полезные блюда из овощей, но продолжает грызть крекеры с сыром, не в силах заменить их брокколи на пару. (После сумасшедших прогулок она теряет не один фунт, но, говоря откровенно, добирает необходимые калории с алкоголем.) Она стоит перед разделочной доской и собирает крошки, взгляд падает на ряды баночек с приправами над плитой: ягоды можжевельника, чабрец, черный тмин. Теперь ей не для кого готовить, специи испортятся. Масло в банках с экзотическими блюдами станет прогорклым — маринованные баклажаны, тайский сатай.

Возможно, пройдет время, и она от всего этого избавится, квартира слишком большая для одного человека и дорогая. Второй месяц подряд арендная плата снимается со счета Лоренса, но она не может позволять ему оплачивать ее расходы, раз он здесь не живет. Ему следовало еще несколько недель назад отменить оплату по прямому дебету — за телевидение, муниципальный налог. Она постоянно думает, что должна отдать ему долг. Однако в одинокой жизни ее очень пугает один момент — деньги. Возможно, она ведет себя как ребенок. У нее более ста тысяч собственных сбережений. Но никакие накопления не смогут дать ей той уверенности, к какой она привыкла за пятнадцать лет, и давал ее не только счет в банке, но сильный, талантливый, находчивый мужчина, обеспечивающий ей защиту.

На горьком опыте она узнала, что полной безопасности быть не может. И ее никогда не было. Существовала лишь иллюзия, по которой она скучает, и ничего более. Печально, но она все чаще вспоминает свою первую попытку, апофеоз убежища — палатку, поставленную ею в Тилбот-парке в четырнадцать лет. Это был пример оказавшейся ложной защищенности от опасности, которую она тогда могла вообразить. Ей надо было обработать швы, потому что в три часа ночи вода по каплям стала проникать внутрь, и вскоре на них обрушился ливень. Потоки проникли под спальные мешки, и девочки простудились. Промокшие и дрожащие, они брели по тропинке к ближайшему телефону-автомату, который оказался сломан. Тогда они не выбрались и набрали номер мамы Сары и попросили забрать их домой, но сейчас ей некому звонить.

Она откупоривает «Монтепульчано», чтобы выпить его маленькими глотками, обманывая саму себя. Слава богу, у нее закончилась водка, и она запретила себе покупать новую бутылку. Она плюхается в свое кресло, даже по прошествии двух месяцев она не садится на его любимый зеленый диван. Зажигает сигарету, третью за день, — одна из сомнительных привилегий одиночества. Она вольна убивать себя и не опасаться быть подвергнутой преследованиям. Она скучает по его нотациям. Тоненький голосок в голове шепчет, что она «обязательно бросит», скоро, в «следующем месяце». В первые несколько недель она выкуривала пачку в день, и ей было на это наплевать. Она сократила ее до половины, и все же ковер стал источать предательский запах, выдавая тайного курильщика. Настоящего курильщика.

Сигарета помогает погрузиться в созерцание. Здесь очень уютно. Она отмечает, что все в этой квартире сделано в соответствии с ее вкусом, куплено ею самой. Его присутствие здесь едва уловимо. Вместо того чтобы мучить себя бесконечными воспоминаниями, она сможет скорее о нем забыть. Его кофейная чашка — даже ее купила она. Его одежда; ведь когда-то ей все равно придется открыть шкаф в поисках, например, сандалий. Было еще его белье, но все постирано и аккуратно сложено много недель назад, сейчас, если она поднесет к лицу его футболку, то почувствует лишь запах «Персия».

На прошлой неделе она наткнулась на электрические ножницы и вспомнила о том единственном разе, когда стригла его сама. В этом было нечто необъяснимо чувственное, интимное, животное, похоже на то, как самка шимпанзе очищает от мусора шкуру своего самца. Она так увлеклась тогда, что он не выдержал. Стрижка получилась слишком короткой спереди, и он заявил, что в следующий раз отправится к цирюльнику-алжирцу на Лонг-Лейн. Машинка для стрижки стала символом неудачного эксперимента и испорченного на вторую половину дня настроения. Немного смысла в том, чтобы включать сейчас этот прибор — он действовал на нее как скорая сексуальная помощь — лишь только для того, чтобы убедиться, что можно с ностальгией вспоминать и плохое. Она положила голову на большой дубовый стол — в этом тоже мало смысла, — в то утро он не забрал с собой компьютер, значит, не знал, что не вернется. Склоняясь лбом к столу, как делают мусульмане во время молитвы, она гладила его рукой, как любимую собаку. Но потом стало совсем поздно. Это было еще до того, как у нее закончилась водка.

Она удивлялась тому, что гнев так и не поселился в ее душе, но понимала, что он еще больше измотал бы ее. Кроме того, она ни на секунду не сомневалась, что Лоренс не получал удовольствия от своих уловок. Возможно, он мог бы переломить себя и заинтересоваться этим — заинтересоваться самим собой, — но Лоренсу была больше свойственна страсть к страданиям, чем к удовольствиям. Более того, необходимость принимать участие в ее судьбе была частью его самого. Несколько раз она предпринимала попытки продолжить начатое в постели. Раз или два предлагала заняться любовью лицом друг к другу, глядя в глаза. Она расспрашивала его о сексуальных фантазиях. И все же она недостаточно старалась. Боялась? Но чего? Она слишком ленива. Ей не справиться с той знойной красоткой из «Блю скай». Не будь это Бетани Эндерс, на ее месте оказалась бы другая, например пустоголовая секретарша, потому что, как выяснилось, Лоренсу нравилось заниматься сексом лицом к стене не больше, чем ей. Лоренс тоже скучал по поцелуям. Благодаря связи с Бетани он стал менее добродетельным, но зато более амбициозным.

Исчезнуть, не сказав ни слова, было жестоко, и это также давало ей повод злиться. Он даже не позвонил вскоре и не извинился. Она все понимает. Лоренс заигрался в «плохого мальчика». Но по сути своей он человек высоких моральных принципов. Следовательно, единственное, что он сейчас переносит с трудом, — собственную неправоту. Он смог бы посмотреть в глаза ей, но не может видеть себя. Он трусит.

Ирина пытается разобраться и в своих чувствах. К третьему бокалу и пятой сигарете ей становится понятно, что практичные поступки Лоренса говорят сами за себя. Вскоре ей предстоит задушить это чувство в зародыше и понять, как поступить.

Еще кусочек сыра «пор-салю». Несомненно, лучшим средством утоления голода в это время дня стал бы попкорн. Даже будучи слегка нетрезвой, она сможет приготовить это низкокалорийное блюдо с высоким содержанием клетчатки за пять минут. Десятки приправ манят с полки со специями. Однажды она уже пыталась побороть себя. Ароматы специй напоминали благоухание свадебного букета, вид пустой миски заставил ее расплакаться. В шкафу хранятся четыре мешка зерен, и в какой-то момент она их непременно выбросит. Слегка шатаясь, она проходит и выключает телевизор, запирает дверь на цепочку, чуть убавляет мощность отопления. Эти привычные действия, включая чистку зубов, уже не кажутся ей чем-то обыденным.