Виктория Райхер - Один процент

Увлекшись, Костик Белосеев не замечал Лелиного взгляда. А она смотрела в упор, не отрываясь, как дети смотрят страшное кино. В ее глазах читалось такое огромное, такое бескрайнее удивление, что заслоняло даже возмущенность перед тем, как этот парень смеет говорить про ее мужа.

— То есть вы, — Леля подбирала слова осторожно, сильно следя за собой, — ради шутки, от раздражения внешним видом, сказали незнакомому взрослому человеку, что у него есть сын?

— Ну да, — энергично кивнул Костик, довольный, что был наконец-то понят. — Такой весь правильный бегает. Я хотел его расшевелить.

Леля встала со стула, аккуратно придвинув его назад к столу. Сделала в сторону Кости какой-то непонятный жест, похожий одновременно на прощание и на нежелание прощаться, и направилась к двери, прямая, как всегда.

— Вы не думайте, — заторопился Костик, — я же не на всю жизнь хотел! Думал, он рассердится, испугается, начнет детали выяснять, ну я и признаюсь. А он даже меня ни о чем не спросил!

Его голос дрогнул неожиданной обидой.

— Мне-то это даром не надо, у меня свой отец есть. Кого хотите спросите, Белосеев Константин Сергеевич. Там на калитке написано… вот.

В голове у Лели вертелось по кругу: «Он не от Кирюши приходил. Он его не знал. Он не знал про Кирюшу, он тут ни при чем. Он его не знал».

Костик догнал ее в коридоре, распахнул входную дверь и шутливо стукнул пятками.

— Не сердитесь, ладно? И старику передайте, что я не со зла.

Потоптался и со вздохом добавил:

— Отцу не будем говорить? У него, знаете, сердце.

Леля рассеянно подняла на него глаза.

— Какому отцу? — озадачилась на секунду, зачем сюда попала вообще, и машинально кивнула, сообразив: — Не будем.

Она быстро прошла сквозь заросший садик, без стука затворила калитку, но пошла не в сторону дома, а к реке. Добралась до берега, свернула в желтые кусты, подстелила на землю косынку и села, почти упала, полностью скрытая от глаз. И разрыдалась там, в первый раз за четыре с половиной года.

Плакала и двумя руками сдирала с желтых веток мелкие цветки. «Оставь себе на память». Цветы засыпали ей юбку и падали с боков, она разрывала ногтями лепестки и впечатывала в ладони, и они оставляли ей на коже мягкие желтые следы.

Юрий Алексеевич сначала не мог поверить, после долго расспрашивал — что конкретно говорил долговязый парень, а потом со странным облегчением тряхнул головой.

— Мало ли, Леличка, разных людей на свете. Не наше дело — других судить. Нам, слава богу, своих забот хватает.

Ему было странно легко, как после войны. Но в душе вертелась какая-то незаконченность, свистело что-то незакрытое, как сквозняк.

Леля пригладила ему волосы на висках, пройдясь ладонью по заросшей с утра щеке. Сполоснула чашку, поставила чайник, заварила свежий чай. Вернулась к столу и вдруг сказала:

— Юрик. Позвони Лизе.

От неожиданности он смахнул со стола телефонную книгу.

— Зачем?

Резко встал, пожал плечами, поднял распахнутую книгу и снова сел. Закрыл.

Конечно, номер мог с тех пор измениться, Лиза могла переехать, да что угодно могло произойти.

Ответил тонкий девичий голос.

— Добрый вечер, — сказал Юрий Алексеевич как можно спокойней. — Попросите, пожалуйста, Елизавету Николаевну.

— Маму? А мама умерла, — растерянно ответили в трубке. — Два месяца назад…

Юрик летел, как с горы. Мимо него, казалось, проносились пейзажи, деревья, люди, а у него кружилась голова и не было времени ни на что.

— Господи… Я не знал. Что же такое… Почему?

— Болела… — на том конце вздохнули как-то совсем по-детски.

— А вы там что, одна остались? Как вас зовут?

— Наташа, — отозвался голос. — А это кто?

— Это Юрик…

— Юрик? — девочка в трубке, кажется, заулыбалась. — А я про вас знаю, мама рассказывала. Вы спасли ее от КГБ.

Он поперхнулся.

— Что?

— Ну как же, — с жаром откликнулась Наташа, — они же хотели через вас следить за мамой! У нее тогда были друзья-испанцы, вот из-за них. А вы им отказали, пожертвовали любовью к маме, чтобы ее спасти. Она говорила: «Юрик — очень порядочный человек. Самый порядочный из всех, кого я знала».

— А папа где? — невпопад спросил Юрик.

— Нету папы. Мы с мамой вдвоем жили. Теперь я одна.

Леля пыталась по фразам Юрика угадать разговор, и у нее получалось более-менее точно. «Лет, — беззвучно сказала она, — спроси, сколько ей лет!».

— Шестнадцать, — ответила Наташа. — Ко мне бабушка должна была из Питера приехать, но у дяди там грудной ребенок, и она…

Леля быстро подсунула ему ручку и лист бумаги. «Адрес! Адрес пиши!».

— Да знаю я адрес, — прикрыв трубку рукой, ответил Юрий Алексеевич, и вернулся к разговору. — Наташа, а можно, мы вас с моей женой навестим? Раз уж так получилось, — он сглотнул, — что я не успел навестить вашу маму.

— Конечно, можно! — обрадовалась Наташа. — В любой день приходите, только вечером. Днем я в школе еще.