Эдвард Форстер - Фарос и Фариллон

всегда Ваш,

Э. М. Форстер

Санаторий Британского

Красного Креста № 7,

Монтаза, Александрия,

1 июля 1917 г.

Дорогой Каваффи [sic!] ,

сегодня днем заходил Валассопуло[91] и сказал, что с того момента, как мы с Вами не виделись, с Вами случилось что-то, сделавшее Вас очень несчастным; что, по Вашему мнению, художник должен быть порочным; и что Вы просили его сообщить вышеизложенное Вашим друзьям. В результате я решил немедленно написать Вам, хотя я не получил от него никаких разъяснений и, соответственно, не знаю, что сказать.

В последнее время я более счастлив, чем обычно, и я принял свою удачу с благодарностью и безо всяких условий. Однако мне кажется, что в глубине души мы жаждем не счастья, а покоя. Замечу, что я пришел к такому выводу именно в тот момент, когда моя жизнь протекает уверенно, как никогда, - я имею в виду, что ее течение не нарушается ни радостями, ни печалями. Я пишу это не для того, чтобы утешить Вас: утешение - довольно ничтожное занятие, которое годится только для людей, не вполне откровенных друг с другом. Но, по-моему, очень важно, если человек, пусть, быть может, и чувствует себя несчастным, но не от внешних причин, и если он спасается от своего несчастья не наслаждениями, а творчеством. Этот покой - покой в центре циклона. Другими словами, - совершенно другими! - я думаю, что Вы должны продолжать писать.

Мы с В[алассопуло] немного поговорили о порочности, но не пришли ни к каким выводам. Он склонен связывать ее со страстью, которая, на мой взгляд, совершенно ей противоположна. Я даже не уверен, что я бы связывал ее с любопытством, поскольку, если она и существует, то лишь как нечто холодное, - а потому не может быть особенно полезным инструментом для художника. Да, пожалуй, температура - это единственное, что я могу Вам сказать о порочности. Она не имеет ничего общего с фактической стороной дела. Ни действия, ни мысли не могут быть порочны сами по себе.

Я понимаю, что эти два абзаца весьма невнятны, и вряд ли проясню их, сказав, что в каждом из них я думал о Данте: во-первых, о его ангелах, которые обещают не счастье, но покой; во-вторых, о том, что в центре его Ада - лед, а не пламя.

Я приехал сюда[92] на пару дней, но, поскольку здесь есть работа, и старшая сестра настойчиво убеждает меня, то я остаюсь. Зайду к Вам, как только вернусь. Я не жду ответа на это письмо - ни сейчас, ни позднее. Я лишь хотел напомнить Вам, что среди многих Ваших друзей есть один, на которого вы всегда можете рассчитывать.

Э. М. Форстер [1] Письмо впервые опубликовано в книге: Selected Letters of Е. М. Forster, ed. by Mary Lago and P. N. Furbamk. Collins, London, 1983. V. 1,1879 -1920. P. 259-260.

Харнэм Монумент

Грин Вейбридж

25-4-19

Дорогой Кавафи,

Я посылаю Вам статью о поэзии К. П. Кавафи[93], которую, надеюсь, он сочтет сносной. Насколько я помню, Вы мне говорили, что он не будет против, если я упомяну о каких-то его личных отличительных чертах, поэтому я постарался это сделать, - надеюсь, вкус мне не изменил. Для иностранной аудитории очень важно почувствовать, что ей рассказывают и про личность самого автора.

А теперь, увы, я должен извиниться перед вами обоими. Наборщики допустили ужасающую перестановку двух строк[94], в результате чего одно стихотворение совершенно погибло, а второе сильно испорчено. Внизу первого столбца. Вы увидите, Вы слишком хорошо увидите. Я написал редактору (который в восторге от Ваших стихов), и очень просил его поместить на той неделе сообщение об опечатке или извинение[95]. Если он сделает это, я пришлю Вам. Мне очень жаль. Это сильно испортило все удовольствие, [нрзб] которое очень велико. На самом деле, у меня не было возможности прочесть корректуру [нрзб]

С самыми наилучшими пожеланиями,

Э. М. Форстер

Дорогой Форстер,

Большое спасибо за два экземпляра «Атенеума» и за Ваши письма от 25-го и 29-го апреля. Статья мне чрезвычайно понравилась, и я очень рад, что Вы цените мои стихи. Надеюсь, Вы в добром здравии. Я часто думаю о Вас и благодарен за Вашу дружбу.

Ваш К. П. Кавафи.

Александрия, 22 мая 1919 г.,

Рю Лепсиус, 10

Харнэм Монумент

Грин Вейбридж

13-8-19

Дорогой Кавафи,

Фирнесс[96] передал мне записку от Вас. С Вашей стороны было очень мило послать мне ее. Я также благодарен Вам за письмо. Я очень рад, что статья доставила Вам некоторое удовольствие. Я все время сомневаюсь, насколько то, крайне отчетливое, впечатление, которое так или иначе сложилось у меня от Ваших работ, соотносится с действительностью.

Александрия часто оживает в моих мыслях, а порою и в теле. На днях миссис Борхгревинк[97], моя мать, Фирнесс, Добре[98] и я пили чай после балета. Именно тогда Вы и пришли ко мне [нрзб]

Пожалуйста, напишите мне пару строк, когда будете к этому расположены. И, пожалуйста, попросите Джорджа Валассопуло написать мне: я надеюсь, он пришлет мне новые переводы.

Искренне Ваш,

Э. М. Форстер

Харнэм Монумент

Грин Вейбридж

16-9-19

Дорогой Кавафи,

К моей радости, Валассопуло прислал еще три Ваших стихотворения[99]. По его словам, Вы бы хотели, чтобы какие-то стихи были опубликованы в «Атенеуме» безо всяких комментариев. Именно это я и надеюсь осуществить, но редактор на несколько недель уехал, и я должен дождаться его возвращения. Было бы замечательно, если тем временем Вы пришлете мне еще несколько переводов, чтобы я мог предложить ему максимальный выбор. Я не уверен, удастся ли, но давайте попытаемся, мой дорогой Кавафи, давайте попытаемся.

Я в любом случае собирался Вам писать, поскольку мой хороший друг, капитан Алтунян[100], будет в октябре в Александрии по пути на родину (какая уж она есть у армян), и очень хотел бы Вас увидеть. Он очень обаятельный человек - полуир-ландец, и не лишен литературного вкуса, хотя и врач по профессии.

Как всегда, с наилучшими пожеланиями. Как бы я хотел, чтобы Вы когда-нибудь мне написали!

Всегда Ваш,

Э. М. Форстер

Александрия, Рю Лепсиус, 10,

1 октября 1919 г.

Мой дорогой Форстер,

я получил Ваше письмо от 13 августа и надеюсь, Вы простите мою задержку с ответом.

Я попросил Валассопуло прислать Вам еще несколько переводов моих стихов. Я очень рад, что они Вас интересуют. Что касается Вашего вопроса о том, насколько верно то впечатление, которое сложилось у Вас от моей работы, то, насколько я понимаю, оно представляется мне достаточно адекватным. К тому же переводы Валассопуло столь точны, что они в значительной мере способствуют созданию верного представления о моей работе.

Нашего друга Джорджа Антониуса[101] постигла тяжелая утрата: его брат Майкл недавно скончался в Швейцарии.

Надеюсь, Фирнесс вернется в следующем месяце. Добре, о котором Вы упоминали, я видел однажды; он заходил ко мне домой за день или два до своего отъезда из страны. Он мне очень нравится.