Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Мама, постелите мне на полу в кухне, – попросила Таисия. – Когда он вместе со мной, ему легче, и он не будет кричать.

Кулик в это время встал с подстилки, кругами побродил по кухне, помочился в углу. Потом острое чувство выживания помогло ему найти холодную батарею: в нее он уткнулся распухшей от побоев головой и от холодного чугуна с облегчением затих.

Мама Таисии сказала: холод псу нужен, он к батарее вон головой прижался, а ты будешь его греть, усилится воспаление…

Всю ночь Таисия вставала с большой точностью – почти через час. Она давала Кулику лекарства, но уже ничто не помогало, он выл практически без перерыва, а утром зашелся так, что мама первым делом схватила сигарету, чего никогда не делала с утра, а папа лежал смирно, не двигаясь, отчаянно твердя какие-то успокаивающие мысли.

Таисия принесла «Молитвослов» и начала вслух молиться за выздоровление раба Божьего Кулика. Ей было жаль родителей, но щенка во много раз больше.

– Пойду к Люде, у нее дочка в реанимации, – сказала мама Таисии, чтобы ее успокоить. – Что-нибудь да посоветуют хорошее.

– Я могу тут же совет дать. Зачем бегать по городу? – сказал папа. – К ветеринару нужно, а лечить животных нынче дороже, чем людей. Если мне в начале июня заплатят, так это самое раннее. Новые русские, они вовремя деньги выкладывают, но раньше-то где взять… Их же история о бедной собачке не очень тронет.

Мама не дослушала мужа и сорвалась бежать. Вскоре она пришла с какой-то молодой широкоплечей девушкой, которая своими длинными пальцами – каждый из них словно имел свой разум и волю – пробежала по грязному туловищу щенка, подцепила живот и попыталась поставить Кулика на ноги, но его лапы разъезжались в разные стороны.

– Наверно, сегодня он умрет, а если нет, то не надо мучить. К вечеру увезите его на укол.

Таисия сразу поняла, какой укол та подразумевала.

– Тарелочку выбирайте, – противным голосом сказала гостье мама Таисии. – За беспокойство.

Вкус у врача был отличный: она сразу увидела самую лучшую тарелку. Ее похвалили и одобрили все на семейном худсовете, а этого почти никогда не бывало. Месяц там просачивается сквозь листья березы, которые словно перебирают пальцами, играя музыку ветра.

Таисия подумала: наверно, все будет хорошо! Тарелка – это большая жертва, мама ее три дня рисовала! Не может быть, чтоб впустую все это…

К вечеру Кулик замолчал. Мама Таисии сказала: умирает.

– Значит, не нужно везти его на укол, – сказала Таисия.

– Но соседи не вынесут… Если снова завоет…

– Мама, ты же видишь, что он больше не завоет. Успокоился…

Но ночью Кулик, набравшись каких-то крошек сил, стал жаловаться на свои боли менее громко, но более внятно. Пронзительно. Соседи, конечно, не слышали этого, но в квартире Таисии стало понятно, что щенок подводит черту под прошедшей жизнью.

Таисия не знала, что кулик – это название болотной птички, свободно порхающей во все стороны, а то бы не назвала щенка так, и счастье бы не улетело от нее.

Утром следующего дня мама наглоталась всяких таблеток и ничего не соображала, а папа ушел на работу, от последних денег отделив Таисии плату за последний укол Кулику.

…Врач сказал, что за неделю-две капельницами можно пса поставить на ноги и это стоит не больше миллиона. Таисия знала, что на миллион мама сможет прокормить семью два месяца. Но нигде нет миллиона для Кулика!.. И с отсутствующим сердцем Таисия сказала:

– Ставьте укол! – И добавила: – Как мама велела…

Когда Таисия с телом щенка вернулась домой, то сердце уже вернулось на место и жгло еще сильнее, но ей хотелось, чтобы жгло не у нее одной.

– Больше всего меня удивило, что врач тарелку взяла и сказала: Кулик умрет. А тот, который укол ставил, сказал, что вылечить можно…

Когда мама забегала и закурила, Таисии стало легче, и она стала заворачивать Кулика в тряпку, чтобы схоронить.

Вот уже вечер, и Кулик мертвый на руках… Теплотрасса за домом начала сиять в темноте своей дюралевой теплозащитной оболочкой. Земля была еще рыхлая, Таисия палкой ударяла, а доской убирала в сторону почву. Видимо, это длилось долго, потому что мама в открытую форточку кричала: «Таисия, ужинать, Таисия!» Она молчала, потому что знала: мама ее видит. А зачем говорить, что тут скажешь?

Когда она подняла глаза от могильного холмика, то увидела между домами еще одно сияющее вздутие холма, будто видение. И без всякого предупреждения горе ее сменилось восторгом. Сначала Таисия думала, что это будет купол нового храма, потом вдруг подумалось: это же инопланетный аппарат из звонкого металла. Захотелось побежать к нему и потопать по нему ногами, чтобы слышно было, как звенит. Но пока она на него смотрела, он раздувался все больше и больше. Теплотрасса заблестела сонным блеском. И вдруг все сразу усохло. Дома вокруг ужались, пригнулись и стали маленькими. А пузырь раскаленный прыгнул в беспамятную даль и не разочаровал Таисию, что он всего лишь луна!

«20 мая 1996.

Вчера луна родилась из середины пейзажа. Я пришла домой и расписала тарелку с луной. Ее поместила в середину, а все домики – по краю.

Мама сказала: „Юто новый стиль, дымчато-лунно-жемчужный с намеками на черты лица, мудрого“. Мама много знает слов, но здесь их не хватает. И ей приходится все слова, какие она знает, грудами сгребать и покрывать ими место новых знаний!!! Вообще-то этому стилю миллион лет».

Таисия ни в дневнике не писала о Кулике, ни Алеше Загроженко о нем не говорила, потому что у Алеши сестра вскрикивает, а то и воет от своих многочисленных болезней по ночам… Теперь, когда Таисия почувствовала, каково Алеше от мучений Лизки, она взяла ручку и зачеркнула три знака восклицания (после слова «знаний»).

– Где у нас Библия? – спросила она у родителей.

– Завтра найдем, спи давай! – Мама все еще не могла снять головную боль и горстями глотала таблетки.

– Маша, может, ты знаешь, где у нас Библия? – не отставала Таисия.

– Сказали: завтра! – закричал папа. – Тебе говорят, а ты как не слышишь…

Конечно, не слышит, думала мама: изнутри своей пустыни он кричит в ее пустыню – не доходит… Или от таблеток в голове такие просторы?

Мама хотела расписать тарелку и забыть Кулика, она взяла портрет Набокова, но угловатые концы портрета не помещались в голове, и она не знала, как их втиснуть в тарелку. Раньше получалось как-то, а сегодня – нет…

Александра пришла из библиотеки (она готовила экзамен по психологии) и схватила том Стругацких – ей хотелось отдохнуть от копаний в человеческом мозге: тут центр речи, а там другой центр… Зря пошла на дошфак, думала она, надо было на филологический, эх! То ли дело Стругацкие. А Таисия в это время писала: