Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

«Вот дождалась: взрослые уснули. Могу написать свои мысли. И когда только взрослые успевают о жизни-то думать? Ведь если о ней не думать, то она как бы останется неизвестно где, а если думать, то жизнь останется внутри тебя. Клянусь, жизнь, я буду думать о тебе! Чтобы ты не проходила…»

– Все, ложусь, включай лампу! – Таисия выключила общий свет.

Они с Александрой спали в одной комнате. А раньше здесь еще спали старшая сестра и брат, но они уже ушли в самостоятельные приключения под общим названием «жизнь»…

Александра читала Стругацких. Сильно пишут! Даже кажется, что в комнате появились фантомы и кто-то уже стоит на стуле. Фантастика просто!.. Александра подняла глаза: это Таисия стоит на стуле… Стругацкие не сильней жизни.

– Таисия! Ты зачем встала?

– Как зачем?! Как зачем?! – возмутилась в ответ Таисия.

– Слушай, ты, Тургенев, сын Ахматовой, ты чего?

– Как чего?! Как чего?! – возмущалась Таисия.

– Центры торможения того?.. Ложись немедленно!

Таисия послушно легла.

Александра углубилась в «Жука в муравейнике», и в это время со стороны телевизора раздались стуки. Один, второй, третий… Александра боялась поднять глаза: на телевизоре не могло быть Таисии! Мурка с Зевсом мирно спят на стульях. Все-таки Стругацкие сильно повлияли на действительность… Когда их читаешь, странное вокруг творится! Александра услышала еще один стук и все-таки подняла глаза. Это попадали пластилиновые поделки, стоявшие на телевизоре. Стало холодно, они отлипли. Мороз, как всегда, на цветущую черемуху, подумала Александра.

Маша и Таисия были наркоманами родительского внимания. Они привыкли всю жизнь получать все более концентрированные дозы этого вещества.

Когда папа пристроился помечтать с бутылкой «Балтики», воображая себя добропорядочным бюргером, который с каждым глотком пива вырабатывает гегельянствующие мысли, Маша выпускала стенгазету о русском языке. Она тоже мечтала, но – о выигрыше в триста тысяч рублей, обещанных директором победителю.

– Папа, ну у нас же конкурс, вынырни из своего пива. – Она ножницами кромсала взад-вперед ватман (получались удивительные пенистые волны). – Мне нужно название оригинальное – о русском языке.

– Виликий и магучий, – с ходу сказал папа. – Как вы не понимаете, что если я отвлекаюсь, то так трудно снова заныривать мыслями в возрождающее пиво?

Маша пустилась в гонку рассуждений: «Виликий» – хорошо, «И» зачеркнем, наверху напишем «Е», в «магучем» зачеркнем «А»…

Папа непросветленно сопел, вытирая с усов пену.

– Усы! – чуть не потеряла сознание от озарения Маша. – А мама сказала, что у тебя нет усов… На днях говорили мы об усах… Мама сказала, что она очень любит мужские усы. И с сожалением и с горечью: «А почему-то он уже их не носит. Наверно, молодится, как пошел к новым русским бизнесменкам преподавать…» А ты был на работе! А мы: «Папа же с усами». Но мама натянула все морщины на лоб: «Но я-то лучше знаю!»

Папе показалось, что пиво вдруг стремительно сквасилось и превратилось в жидкое удобрение. Потому что Машу сменила Таисия:

– Где-то должна здесь Библия быть. А зачем Каин жертвоприношение делал? Богу ведь это не нужно…

Тут Александра вернулась с консультации и начала стоя звучно есть свекольный салат. Нёбо у нее было, как купол небесный, с резонансом. Маша вырвала у сестры ложку и тоже принялась есть.

– Чего ты – ложку верни! Иди сходи! Моя ложка!

– Сама сходи – я газету делаю!

– Ну и делай! Сделаешь и поешь!

Драка разгоралась, хотя обе старались, чтобы не исчезал оттенок какой-то семейной шутки – при всей серьезности тумаков. Свекольный салат летел веером, и красные пятна дополняли картину боя, усеяв стенгазету, папину футболку и тюлевую штору.

Последняя тень шутки исчезла, когда папа вскочил и заорал, забрызгал недопроглоченным пивом:

– Мне хочется вас на куски разорвать!

Немедленно дочери начали страдать. Они прострадали две секунды, но для них это время гораздо длиннее затянулось, чем если бы три года радости.

Мама вылетела из другой комнаты, как аварийный отряд реагирования.

– Ложек-то много! – кричала она таким же голосом, как и дочери: пронзительно. – А вы… никто не уступит! Пиво тебе попалось неудачное, так ты на дочерях это срываешь?!

Всем известно, что в ссоре не бывает полноценных аргументов, но, раз ступив на ухабистою дорогу ссоры, каждый думал, что авось она его-то уж выведет к победе. Это все равно что заяц, который попал в свет фар, уже не убежит с дороги и будет прыгать-скакать, пока не упадет замертво.

Мама начала бегать, курить и искать лекарства, но она уже их съела за те ночи, пока выл Кулик, – в общем, она забуксовала в своих страданиях. А папа не помогал ей выскочить из разъезженной грязной колеи страдания. Закаменел и в то же время раздулся, символизируя незаслуженную обиду. Тут-то и выяснилось, что Александре сегодня дали стипендию, и мама немного поторжествовала, что она давно угадала подлость своих дочерей (когда Александра дала Маше деньги на новую бутылку пива для отца).

– Да что ты, ей нужна косметика, всякая гигиена, обедать в институте, – стал защищать Александру папа (ему было неудобно долго быть символом незаслуженной обиды, хотя и почетно, конечно).

Маша вернулась с двумя бутылками «Туборга». Папа хотел извиниться, но мама его опередила:

– Извиняйся немедленно – родных дочерей разорвать на куски захотел! Сатурн, пожирающий своих детей!

Получалось: если он сейчас извинится, то поддастся грубому и безжалостному давлению, как будто бы он не свободный человек, который может выбирать линию поведения. И он попытался всем телом снова изобразить какой-то символ.

– Раз в жизни сказал! – повторял он шепотом.

– Если б папа этого не сказал, – просветленно сказала Александра, – он бы, может, с ума сошел, поджег бы что-нибудь.

Таисия думала: папа же всем видом извиняется – что еще надо!

Ну, мама еще немного поприставала: извинись немедленно, извинись немедленно. И устала. Легла и задремала. Но потом вдруг подумала: надо просветить до конца ситуацию… Не открывая глаз, она сказала:

– Как хорошо Саша выразилась… что папе нужна была отдушина.

Папа начал неумеренно расхваливать пиво:

– Какое хорошее пиво вы, девочки, купили, вкусное! – Нашел способ извиниться таким образом.

А мама подумала: все-таки лучше ясность в любой ситуации. Лучше бы он сказал: «Извините меня, пожалуйста, девочки!» И тут она заснула, слава Богу.

Она еще слышала, как за стеной шепотом задушенно хихикали дочери, как громко звучала где-то вода, в которую бросали запачканную свекольным салатом футболку, штору, Машин халат и блузку…

За стеной Таисия рассказывала папе очередной сон Вероники, который ей, Таисии, передали сложным, окружным путем, поскольку добровольных парламентеров кругом очень много, хоть пруд пруди. Сон сначала приснился Веронике, но тут ведь не проверишь, был ли он. А потом, художественно изменяясь, он пришел к Таисии через Наташку, Иру и Лизу. И все с удовольствием работали в этой цепочке, утверждая необходимость благородной бесполезности. У взрослых это вылилось в чеканную форму: «Я могу обойтись без необходимого, но не могу без лишнего».