Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

Леша потянулся, томя Вавилона, причем лунная тень превратила его движение в первобытный обряд. Одно только томило Загроженко: шли они вскрывать несчастливый ларек на углу проспекта и улицы Чкалова, где зимой была убита и закопана рядом в сугроб ночная продавщица. Ее зловещее, жаждущее отмщения присутствие ощущалось то тут, то там.

К облегчению Загроженко, Вавилон вдруг взял наискось через бульвар.

– На Хасана фонари сейчас отключили, – говорил Вавилон. – Хозяин ларька жадный, опять вчера от него ушла ночная продавщица.

Слова бывшего одноклассника звучали кругло и успокаивающе, а как принялись за дело, Алеше все казалось, что наклонившийся над ними старый дом жестких сталинских линий кишит многоглавой бессонницей. Стон выдираемых петель донесся, кажется, аж до Башни Смерти – гнездилища УВД. На что они надеялись: что пачки денег будут везде раскиданы? Вавилон захватил из дома наволочки, в них вяло набрали без разбору (внутри было темно, а о фонарике не догадались позаботиться) шоколадок, курева, каких-то бутылок, чтобы потом можно было продать их алкашне. Ничего не мешало, и все замолчало вокруг, но это было самое неприятное. Вышли, неся на плечах по две дрябло набитых наволочки. Самые алмазные мечты Вавилона выродились в усталый марш мимо предутренних домов. И надо же – в это время в милицейской машине оказалось еще несколько литров бензина, и решили сделать еще один кружок. И увидели две подростковые фигуры с узлами. А мертвая продавщица тоже продолжала свой незримый патрульный облет.

В участке шла бесконечная ночная работа. Сосредоточенные милиционеры ходили со своими подопечными, устало, незло охаживая их иногда по шеям и плечам. Вавилон несколько раз принимался рыдать, стараясь разжалобить, потом шептал Алеше, что постарается подкупить своего мильтона… И тут Алеша увидел Димона, того самого, что ходил раньше часто к Александре, сестре Таисии…

В эту же самую ночь у Димона было патрулирование по Свердловскому району. Их уазик въехал во двор и затаился. Напарник шепнул шоферу: «Будь!», и они из-за угла дома на улице Пушкина стали наблюдать за проезжей частью. Димон раньше слышал по рации: есть звонок – посреди улицы Пушкина лежит труп мужчины.

И тут же он увидел, как к трупу подъехала милицейская машина.

– Это из Ленинского района. Наши районы… граница по улице Пушкина, – терпеливо втолковывал сержант, у которого сердце закипало от раздражения на контуженного Димона. – Сам смотри!

Сначала два обесцвеченных луной и ночной зарей милиционера ходили взад-вперед по проезжей части, видимо желая получить указание от великого поэта Пушкина. Затем они перекатили тело мужчины через невидимую линию. Как кукла, наполненная тяжелой жидкостью, терпеливо кувыркалось тело. В голове у Димона однообразно вспыхивало: «Пропали медведи!» Только сейчас он понял, что никогда не выйдет за него Александра, что никогда ему не будет в жизни безопасно и уютно!

– Здравствуй, Петя! – сказал сержант Мартемьянов, выходя на дорогу. Он выглядел очень довольным, и Димон тоже почему-то стал спокойнее. – Что же ты нашему району статистику портишь, бля?!

– А на шестьдесят процентов тело было на вашей стороне, – нисколько не смутился Петя. – Я только окончательно высветил… просветлил ситуацию! Статистику нашего района мы поганить тоже… знаешь… не дадим!

Когда Мартемьянов и Димон приехали в участок, Алеша думал о Таисии, что она теперь подумает… Он не знал, что о ней же вспомнил в эти минуты Димон: «Не пропали медведи – растут в той семье еще девочки… Таисия очень хорошая будет… жена…»

«Ну что, дневник! Посадили нашего Алешу! Папа говорит, что чувство стыда за мать толкало… к воровству. Или к другому… Папа все по Фрейду: Алеша хотел сменить это чувство. Он лучше будет теперь стыдиться, что украл… чем матери.

Не верю я в этого Фрейда! На выпускном вечере была дискотека. Алеша хотел со мной танцевать. Заиграли „медляк“ (медленный танец). Он меня пригласил. А я отказалась. Просто мне нужно было сходить в одно место. Я ни в чем не виновата. Так Алеша стал сразу со зла исчеркивать все плакаты веселые, которые висели у нас на празднике. Когда я вернулась в класс, девчонки мне зашептали: „Скорее соглашайся на танец, а то он все испортит, весь праздник“. Такой он мог быть раздражительный!.. Наверное, что-то его сильно раздражило, и он назло пошел воровать…»

Мама рассказывала свой сон:

– Будто мы красим небо – оно же наш потолок. Но не потолок, а небо! Белила такие, как шпакрил – темно-сиреневато-сероватые. И мы белим ведь всей семьей! Вот такой круг выбелили и видим, что ракеты (а в Чечне все война) не проходят сквозь этот выбеленный нами кусок неба! И мы понимаем, что Бог услышал наши молитвы, что войне скоро конец…

– По-моему, что-то у тебя сгорело на кухне, дорогая! – сказал папа. – Все стремишься мир переустроить, а на кухне еда в это время пригорает…

Мама пошла на кухню: там ничего не стояло на огне вообще! Тогда стали принюхиваться и поняли, что дым и запах идут с улицы. Выглянули в окно: дом напротив весь в дыму.

– Пожар! – закричала мама. – Девочки, бегите узнайте – вызвали пожарных или нет! Если что, сами по ноль-один звоните!

«Ну что, дневник, сгорела квартира Вероники! Она спасала Мартика и так измазалась в саже, что пришла к нам и просит: „Дайте вашей одежды переодеться!“ Мы, конечно, сразу дали ей платье мое! Из секонд-хенда, но она не поморщилась даже! Вот так: дружба – это то сокровище, которое не может уничтожить пожар, так ведь, дневник?

Конечно, ты скажешь: скоро Вероника, ее мама Изольда и бабушка Генриетта снова накопят много денег и запретят нам к ним подходить… Ты прав, но… как оптимист оптимисту я тебе скажу вот что: пожар ведь может случиться в любое время!»

На этот раз мама случайно заглянула в дневник дочери и вся вспыхнула: что же это за подлость такая! Сгорела не квартира Вероники, а дочь пишет… словно она желает восстановления дружбы любой ценой! Это плохо: любой ценой! Мама закричала: «Грех-то какой, доченька моя! Что ж ты написала?! Слова ведь имеют такое свойство – сбываться. Ты накликать беду хотела? Даже если не хотела, то накликать можно запросто».

Папа включился тотчас в педагогическую струю: по-французски «слово» – «пароль». Пароль! Слово такой отзыв может в жизни вызвать, что… Конечно, я понимаю, ты думала, что Вероника после пожара будет добрее, но поверь: они бы еще больше стали сил тратить на то, чтоб быстро восстановить прежний уровень богатства. Еще дороже бы продавали вещи…

– Какой ужас, – повторяла тихо мама Таисии. – Мои дети… чтобы Таисия так могла написать: пожелать злое… Боже мой!

Таисия в смятении чувств хотела выйти и закопать дневник, спрятала его под футболку, но чувствовала, как дневник жег ей кожу. Он там лежит, такой доверчивый, и не знает, что его ждет!.. Как же быть? Надо, чтоб родители ничего не знали. Она выбежала на балкон и сбросила: потом, мол, выйду и закопаю. На том месте, где он упал, началось мелкое мерцание. Таисия заметила, как приподнялись и взлетели вертолетики кленовых семян. Или показалось? Но в самом деле: этот воздух, который взбаламутил дневник, был последней каплей, которой не хватало для зарождения кругового ветра. Пока Таисия сбегала вниз с четвертого этажа, вспоминала, как летел ее дневник, кувыркаясь и перелистывая сам себя, как бы просматривая на прощание текст или предлагая себя всем, всему свету свои страницы, чтобы вычитали из них некое назидание птицы и бабочки, стрекозы и мухи, осы и шмели, чтобы запомнили его навсегда… Но лишь пара неграмотных стрекоз равнодушно пролетела мимо, и в их множественных глазах раздробились изображения букв… Пока она так вспоминала, уже начали в том месте подниматься и опускаться мертвые бабочки, сухие листья прошлогодней зелени, с каждым разом все выше и выше, и вот уже поднялся маленький серый хобот, который хотел схватить дневник, но тот сопротивлялся всеми страницами. Таисия намеревалась успеть схватить свое сокровище и закопать рядом с Куликом, но хотя дневник и отмахивался всеми страницами, отказываясь от предложения ветра попутешествовать, хобот урагана усилил свое всасывание, и дневник уже прыгал на спине обложки, едва удерживаясь от полета… Таисия подбежала и протянула руку, чтобы схватить, но в этот миг дневник уже захлопал своими крыльями-страницами, сделал несколько переворотов, показав высший пилотаж, и начал взбираться по невидимой спирали…