Генри Олди - Черный Баламут. Трилогия

Всего два слова, две звонкие стрелы, брошенные на ветер, а шест, составленный из дротиков, уже стал прежним пучком травы.

И Дрона почувствовал: перед ним стоит Дед.

Патриарх.

Пренебрегший титулом "Чакравартин".

От Грозного веяло суровым покоем, уверенностью в завтрашнем дне, властью истинного кшатрия, не требующей ежеминутного подтверждения. То, к чему всю жизнь стремился Друпада-Панчалиец, сейчас стояло перед сыном Жаворонка в облике семидесятипятилетнего регента, и седой чуб свешивался к плечу белым стягом, знаменем цвета жизни и процветания.

Сказать такому "Увидь во мне друга!" - святотатство, но стать другом на самом деле - величие сердца.

А Гангея смотрел на маленького брахмана сверху вниз, видя перед собой звонкую силу булатного клинка, святую мудрость дваждырожденного и прочность ремня из дубленой кожи. То, что Дрона был младше Грозного на сорок лет, ниже почти на локоть и вдвое уже в плечах, его брахманство против кшатрийского звания регента - все это не имело никакого значения.

Совершенно никакого. Сойдись сейчас сила с силой, взбесись буйвол-регент, упрись маленький брахман остервенелой пантерой, отразись паук в бронзовом зеркале, ударь умение в мастерство - от всего Хастинапура осталось бы только Начало Безначалья. Выжженная равнина с горелыми трупами. Погребальный костер человеческому безрассудству - и потомки вертели бы в руках оплавленный кирпич городских валов, путая правду с небывальщиной. Перед Грозным стоял Наставник от рождения. Наставник Дрона по прозвищу Брахман-из-Ларца. И память отвернулась, вспомнив совсем другого человека, совсем… негоже регентской памяти смахивать слезу на глазах у подданных и царевичей.

- Ну как там он? - тихо спросил Грозный. Сын Жаворонка сразу понял, о ком спрашивает регент. Он только не знал, что ответить, и потому лишь двусмысленно пожал плечами. Дескать, что тут рассказывать… все в порядке.

- Ну и ладно, - пробормотал Грозный, знакомым жестом дергая себя за кончик чуба. - Ну и ладно…

Совершенно детская обида звенела в низком рыке Гангеи, старого воина, прославленного правителя, - обида мальчишки, которого бросили на произвол судьбы да еще и поддали ногой на прощание.

Ну и ладно.

- Сейчас приведут твою невесту. Я уже распорядился. А вечером… вечером я приму тебя в зале совета.

Грозный выпрямился и обернулся к колоннаде, где стояли не дыша сопровождавшие его люди.

- Слава Наставнику Дроне, быку среди брахманов! - оглушительно громыхнул его клич, и все подхватили, без особого успеха стараясь перекричать Деда:

- Слава-а-а-а!..

Улыбнувшись, регент собрался было идти, но раздумал.

- А у меня сегодня день рождения, - вдруг бросил он через плечо, словно ждал от Дроны каких-то комментариев на этот счет.

- Хвала богам за удачный день, - спокойно ответил сын Жаворонка. - Вдвойне хвала, потому что в этот день родился еще один человек, недостойный упоминания рядом со славным владыкой!

- Кто?

- Я.

- Ты? Действительно?!

- Если быть точным, я родился ночью. Между днем сегодняшним и днем завтрашним. На перевале от брахмана к кшатрию.

- Трижды хвала грядущей славе Хастинапура, которая родилась между "сегодня" и "завтра"! - усмехнулся регент, думая о чем-то своем.

И, не оборачиваясь, пошел прочь.

Словно сверкающий водоворот подхватил и повлек отрешенного Дрону. Шорох одежд, звон браслетов, сверкание нагрудных ожерелий, почтительные прикосновения, дружеские похлопывания по плечу, кто-то припал к его ногам, лбом ткнувшись в пыльную сандалию, кто-то накинул на шею гирлянду из трубчатых соцветий паталы, благоухание цветов, аромат драгоценных притираний, пряный запах травы, смятой множеством ног… жизнь обступила Брахмана-из-Ларца, радуясь его приходу.

Он стоял, маленький и седой, одетый в мочальную дерюгу брахман среди бурлящей вокруг него царской роскоши, и не роскошь была здесь главной.

- …лучший из дваждырожден…

- Первейший из знатоков Закона!.. Неодолимый, неодо…

- …по превосходству своей варны, по благородству происхождения, по учености, возрасту и уму своему…

- …знанию дел мирских! По силе подвижничества и чувству благодарности, по опытности в политике и обузданию своих чувств!..

- Добродетелей! В отношении всяческих добродетелей! Всяческих…

- Боги! Боги ослепили Панчалийца, лишив разума!

- Как Индра среди Благих, как Лучшенький среди брахманов, Варуна среди божественных братьев-Адитьев, как месяц среди звезд!.. среди звезд… среди…

- О безупречный!.. тигр среди лю…

Крики-брызги, искрящийся поток славословий, златотканая парча почета, не касаясь Дроны, не затрагивая его души, погруженной в самую себя, они вертелись вокруг в искренней пляске, словно замужние женщины, когда их приглашают танцевать перед старшим родичем или другом дома, дабы передать ему долю счастья. Вот оно.

Дом. То место, куда стоило идти, дом, в котором стоит жить. Дом, обитателей которого надо сделать счастливыми, дом, за который-стоит рвать глотку негодяю, пришедшему с острыми стрелами или пламенным факелом, дом…Дом, где Закон соблюден, Польза несомненна, а Любовь жива.

Впервые за тридцать пять прожитых лет Дрона почувствовал себя дома, и не слова Грозного или уважение знати были тому причиной.

Причин не было вообще.

Это самое главное. Дом не требует объяснений, почему он - дом.

В возникшей сумятице и галдеже Брахман-из-Ларца, погруженный в раздумья, не обратил внимания, что кудрявый Арджуна вдруг вскинул голову, словно услышав чей-то недоступный другим призыв.

Мальчишка живо огляделся по сторонам и поначалу нерешительно, а потом уже более уверенно направился к жертвенной стеле, накрытой двускатной крышей, что воздвиглась подле ближнего павильона. Стелу украшал превосходный барельеф: четырехрукий Вишну восседает на голове кобры в свободной позе "сукх-асана", правая нога свисает вниз, а левая согнута в колене, и на ней сидит Лакшми, богиня Счастья, с водяной лилией в руках, обнимая супруга за плечи.

Сам же Опекун Мира в верхней паре рук держал обычные диск и раковину, нижней правой выражал "Наделение Дарами", нижней же левой он попросту обнимал любимую жену за талию.

Мальчик подошел к стеле вплотную, внимательно глядя на изображение бога, и бдительной няньке вдруг показалось: глаза каменного Опекуна ожили, став влажными, мягко засветились изнутри неземным голубоватым светом, а правая нога расслабилась и провисла еще ниже, выйдя за пределы стелы.

Женщина не поверила своему собственному зрению - и, в общем, правильно сделала!

Арджуна прижался к рельефу щекой, слабо откачнулся назад, как если бы обжегся, Серебряный ребенок сдвинул густые брови, вслушиваясь в то, что говорил ему неслышный для прочих голос… Наконец он радостно кивнул, торопясь поднес ладони ко лбу и, отвесив поклон, вприпрыжку побежал обратно.