Инна Александрова - Свинг

— Понимаешь, Лина, все-таки к Ленину я не была бы так строга, а вот уж Иосиф Виссарионович разошелся по-настоящему. Но тут во многом, очень во многом виноват сам народ.

— Это в чем же?

— В раздувании культа, в диком страхе.

— Согласна. Лакейство у нас в крови при всем том, что, озлившись, можем и попереть на врага и обидчика. Однако в обычной жизни часто трусим и даже очень. Чем, как не трусостью, можно объяснить то, когда огромными собраниями прославляли, одобряли бредни всяких партийных ублюдков, затаптывая в грязь честнейших и порядочных?

Во время пятидесятилетия со дня смерти Сталина смотрела все передачи. Страшно стало. Все, все забыли. Забыли, что погибло до шестидесяти миллионов сограждан. Забыли, что пухли от голода, а когда люди ползли из последних сил к железной дороге, чтобы уехать, спастись, солдаты НКВД отгоняли их штыками. Забыли, что перед Отечественной войной были расстреляны сорок пять тысяч офицеров Красной Армии, и, когда началась война, некому было командовать полками. Забыли, сколько самых лучших, самых одаренных конструкторов самолетов, танков и всякого другого вооружения сидело в ГУЛаге. Все забыли. И показывают теперь результаты социологических опросов, в которых все в восторге от сатаны, что тридцать лет мучил страну своим правлением.

Конечно, он был великий хитрец и мистификатор, устроитель шоу. Конечно, он создал огромную империю, которая без него рассыпалась бы, потому что при ее строительстве в цемент и штукатурку замесили кровь и ужас. И вот когда все это смотрела, думала: что, что заставляет так холуйствовать? Желание заработать деньги? Или полная потеря совести и памяти? Если последнее — страшно… Страшно, потому что возврат к старому приведет к прекращению нашего существования.

— Не знаю, — говорит Катя, — помнишь ли ты пьесу Евгения Шварца «Дракон», но там в конце рыцарь Ланселот выходит сражаться с Драконом. Дракон — в образе седенького благообразного старичка — говорит Ланселоту, что все его старания напрасны, потому что души тех, кого он вышел защищать, поражены разными недугами, от которых уже не избавиться. Ланселот все-таки убивает Дракона, но остаются маленькие дракончики, которые продолжают руководить людьми. Сталина нет, но дракончики сталинизма продолжают нами командовать.

Современная жизнь, Линочка, совершенно иная, чем раньше. Хотя бы потому, что на Земле еще никогда не было так много людей, причем на определенных континентах, в определенных странах. Решать новые проблемы старыми способами невозможно. Нельзя заставить мир жить по одним каким-то правилам.

— Кать, но как социолог, объясни тогда, чем отличаются богатые от бедных, кроме, конечно, количества денег.

— Чем? Богатый — это прежде всего деловая хватка, наличие связей, умение использовать все шансы, немного везения и готовность работать без оглядки на время и здоровье. Что ценит богатый? Свое жилище, образование, проведение отпуска за границей, качественное медобслуживание, возможность для детей добиться многого. Богатый, если его обижают, знает, куда и к кому обратиться за помощью.

А что видим в жизни бедного? Слабое понимание роли образования. Бедный не всегда понимает, что его знакомый только потому более успешен, что лучше образован. Бедный не всегда понимает, что он малоуспешен потому, что малоинициативен, мало и некачественно работает.

— Ты считаешь, что расслоение общества идет все больше?

— Конечно. Но взрыва какого-то сильного вряд ли можно ожидать, потому что бедному не всегда ясно, против чего же он должен протестовать. Бедный интуитивно понимает, что в своем положении в чем-то сам виноват, а потому на баррикады не пойдет. Запас выживаемости у бедных накоплен огромный.

Ребята-студенты часто на лекциях спрашивают, что ждет их впереди. Отвечаю обычно так. Существуют огромные межцивилизационные различия. Конфликт кроется в качестве жизни цивилизаций. То, с чем мирились в начале двадцатого века, живя и умирая как их предки, теперь людям не подходит. Телевидение, газеты, журналы сократили расстояния, раскрыли миллиардам глаза, и люди, осознав свое вопиющее неравенство, почувствовали унижение и несправедливость. Это, в свою очередь, зародило в их душах чувство ненависти, ибо ничто так не унижает, как нищета. В такой обстановке появляются, выкристаллизовываются фанатичные трибуны, которые пытаются «раскрыть» глаза согражданам, увлечь их борьбой против существующей несправедливости, причем такой борьбой, которая стоит на грани террора. Где выход? Думаю, в выравнивании противостоящих друг другу цивилизаций. И такое выравнивание неизбежно, ибо любая система, в том числе и социальная, стремится к равновесию, причем по наименее затратному пути. А это означает: либо Север повысит качество жизни Юга, либо под ударами Юга снизится качество жизни Севера. Резкая поляризация может привести лишь к взрыву и, если человечество хочет избежать этого взрыва, должно быть создано мировое правительство, которое будет осуществлять вторичное перераспределение мирового ВВП с целью более равномерного развития национальных экономик.

— Катюш, ты прочла сейчас целую лекцию. Но вот скажи, какое же место на сегодняшний день мы занимаем среди других государств. Без оглядки невозможно жить в современном мире.

— Не знаю, Лина, не знаю. Но мы кичливы и непредсказуемы. Не обретаем политическую волю для преодоления чудовищной коррупции и криминалитета, не воюем с безмерной жадностью своей элиты. А пока капитал не будет обращен на пользу всему обществу, до тех пор нас будут покровительственно похлопывать по спине, но считать за…

— Что же делать?

— Да хотя бы незамедлительно принять хоть какие-то меры по укреплению внешних границ, особенно на юге. Нужно четче идти на сотрудничество с европейцами, резче обозначать свой выбор в пользу европейской цивилизации. Иначе на нас не перестанут смотреть, как на людей «второго сорта», а человек «второго сорта» — не самый лучший деловой партнер. Надо хотя бы не терять своих «яйцеголовых» — ученых. Мы же теряем, потому что все идет через одно место… Наш правящий класс должен, наконец, понять: если не хотим, чтобы страна скатилась в сторону африканизации (а по многим параметрам она уже скатилась), если не хотим прийти к полному самоуничтожению, нужно ежечасно самим себе подтверждать, с кем желаем быть: с сильными и удачливыми или с провалившимися и отстающими.

— Кать, чего же ждать от будущего? И есть ли оно?

— Не знаю, Лина. Может быть, мы действительно имперские люди, но переходные периоды, единство и борьба противоположностей — это не для нас, не для русского человека. Мы крепчаем только тогда, когда делаем выбор между жизнью и смертью. Любой другой выбор нас расслабляет и деморализует. Чтобы стать нам «обратно великими», надо, прежде всего, широко открыть двери всем бывшим соотечественникам — тем, кто хочет вернуться. Население России ежегодно уменьшается. Разрыв в доходах «верхов» и «низов» беспрецедентен. Веры у большинства россиян ни правительству, ни парламенту, ни партиям, ни существующему режиму, который воспринимается как криминально-олигархический, нет. А такое положение не гарантирует ничего, кроме потрясений. Архитекторы наших реформ безоглядно поддались либеральным теориям и повели совершенно ошибочную внутреннюю политику, а уж коррумпированность их сразу стала очевидна. Они, как когда-то большевики, решили одним махом, одним наскоком приобщить к рынку всех россиян — так когда-то большевики хотели всех приобщить к коммунизму. Ни фига не вышло ни у тех, ни у других. У новых реформаторов обозначился рыночный фундаментализм в его наихудшем варианте, а потому случилось со страной самое страшное: невероятный спад производства и невероятный рост неравенства. Это неравенство и тормозит развитие экономики. Наши реформаторы полагали, что переход одним прыжком к свободным ценам и частной собственности позволит рынку начать функционировать и без регулирующих институтов. Только не тут-то было. Приватизация не только не способствовала росту экономики, а, наоборот, подорвала доверие к правительству, демократии, реформам. Где, в каком государстве можно было сколотить за три-четыре года миллиардное состояние? Все Рокфеллеры, Форды, Дюпоны десятилетиями наращивали свои капиталы, а потому, пока еще не совсем поздно, нужно прекратить грабеж — очевидный, целеустремленный, абсолютно циничный. Нужно сделать так, чтобы олигархи царствовали, но не правили. Управляли, повышали эффективность, платили налоги, но не распоряжались всем по своему усмотрению.