Инна Александрова - Свинг

Без няньки нельзя ни дня, а потому родители срочно берут деревенскую девочку Нюру. Нюра худа, белобрыса, прыщевата, с тонкой косицей. Она плохо обходится со мной — иногда дает подзатыльник. Живет у нас недолго: однажды отец, вернувшись домой пораньше, застает в комнате страшную вонь. Нюра сходила в ведро, стоящее под рукомойником, и не вынесла. Мой горшок тоже грязный.

Третья нянька Лизон, или Елизавета Евстафьевна, женщина городская. Вначале все ничего. Она живет недалеко и ночевать уходит к себе, но потом начинает вместе со мной посещать собрания баптистов. Баптистка. Мы с ней идем в Богоявленскую церковь, что на Проломной. Там перед собраниями — у баптистов собрания — на примусе варят картошку и всем присутствующим раздают по две штуки. Обо всем этом я взахлеб рассказываю вечером родителям, и они решают, что баптистку из меня делать не стоит. Ну а тут поспевает очередь в садик, и жизнь как-то упорядочивается.

Пассаж населяет самый разнообразный люд. Мы дружим с семейством Ирочки, которое живет в коридоре «за углом». У Ирочки есть бабушка, поэтому проблем с няньками нет. Ирочка очень славная, и мы играем с ней и никогда не ссоримся. Есть еще приятель Гога, что живет в большой комнате напротив. У него — и бабушка, и дедушка, и мама. У них на столе всегда горячий самовар и сушки с пряниками. Иногда угощают. Они из «бывших», как говорит мама, а их дочь Мотя — Гогина мать — возьми да и выйди за цыгана. Так что Гога — цыганский сын, трудновоспитуемый. Он чуть старше меня и все время норовит куда-нибудь удрать. В свои побеги увлекает меня, за что мне здорово достается.

Еще одна комната, куда хожу, вообще очень красивая и, как говорит мама, с венецианскими окнами. В ней живут Людмила Павловна и Алексей Иванович. Алексея Ивановича дома почти не бывает. Он бывший белый офицер, а теперь тапер в кинотеатрах. Людмила Павловна всегда «сидит в креслах», в капоте. Капоты красивые. У мамы таких отродясь не было. Пара бездетна, а потому привязались ко мне, особенно Людмила Павловна: все время подкармливает мармеладом и печеньем. Я ничего — ем. Вообще девица я не толстая, но, в отличие от родителей, вполне упитанная, потому как для меня продукты покупаются в Торгсине: папина старшая сестра тетка Софья прислала несколько золотых вещичек, оставшихся от бабушки. Теперь их сдают в Торгсин, чтобы купить манку и сгущенное молоко.

Мама родом из Белоруссии, из Орши. В Казань приехала учиться медицине: еще совсем ребенком под столом «лечила» кукол, сшитых из тряпок. Семья была страшно бедной. Дед Яков-Израиль — профессиональный революционер, эсер, сапожник и флейтист. Он — идейный революционер. Занимался распространением прокламаций. Прятал их в маминой колыбельке. Когда приходили с обыском жандармы, к кроватке ребенка не прикасались. Из-за постоянных мотаний по революционным делам простыл, заболел туберкулезом и в тридцать три года отдал Богу душу, оставив двадцативосьмилетнюю вдову с пятью девчонками, старшей из которых было семь, младшей маме годик. Маму дед назвал по-русски — Евгенией — в честь погибшего друга, тоже революционера.

Семью подымала бабушка Мэра-Ита: день и ночь спина ее была согнута в шитье. Портнихой была первоклассной: шила и верхнее, то есть пальто, и платья. Обшивала оршанских модниц. Тем и заработала астму. За шитьем иногда пела. Голос был хороший. Мэра-Ита пела не только грустные еврейские песни, но и «Варшавянку». Мама в нее пошла. И я, подлая, будучи уже большой, часто «приказывала»: пой! Мама пела:

А то и более веселое:

У мамы могла быть совсем другая судьба, если бы Мэра-Ита ее отдала. Отдала бездетной генеральской паре, которую встретила в Питере, куда привозила Женю на операцию. Когда в девятьсот тринадцатом вышла на питерский перрон, поняла, что в городе еврейский черносотенный погром. Попросила помощи у русского рабочего. Тот откликнулся. Повел к себе домой, потом пристроил портнихой к одному генералу. Генерал с женой и ходили к Жене в больницу, когда та год лежала в гипсовой кроватке. Бабушка уехала в Оршу: там тоже оставались малые дети. Генерал с генеральшей носили необыкновенные подарки и сладости, стараясь приручить Женю. Только не отдала Мэра-Ита ребенка, сказав: «Как все, так и она…»

Если бы не хромота, мама могла бы стать певицей, артисткой, но не судьба. Зато замечательный врач из нее получился. И все — благодаря революции: черта с два девчонка из бедной еврейской семьи смогла бы поступить в Казанский университет.

А папа не из бедненьких, хотя и не из богатых. Дед со стороны отца был весовым мастером. Весы большие чинил на всей Самаро-Златоустской железной дороге. Подряд держал, имел рабочих. Происходил из варшавских мещан, поляков. Приехал в Уфу на заработки. Поляки тогда ехали осваивать сибирские земли, а Уфа считалась Сибирью. С молодой женой и дочкой дед жил вначале в землянке, но очень скоро построил один дом, потом второй, насадил два сада. Бабушка Паулина была православной и, конечно же, не работала, детей растила. Отец, как и мама, младший в семье.

Пришла революция, и семья распалась. Дед не захотел примириться с новой властью, уехал на Запад, в Варшаву. А бабушка связалась с баптистами, они ее зимой в проруби крестили. Заболела рожей. От рожи и умерла. Папа остался со старшей сестрой, которая к тому времени и замужем побывала, и разошлась. Учительствовала. Кстати, была антисемиткой. Маму в штыки приняла.

У папы был прирожденный математический ум. Окончил Уфимский пединститут, но его тянуло в науку, в неизведанное. Вот и подался в Казанский университет на химфак. Приняли сразу на третий курс. Жил на квартире у хозяев, которые на Пасху заставили его впервые выпить водки. Проснулся в непотребном виде. С тех пор дал зарок: никогда не брать в рот спиртного. Ничего, кроме сладкой наливочки собственного приготовления, не пил. В двадцать восьмом они с мамой встретились на одном из студенческих вечеров. Мама пела. Отец влюбился и любил всю жизнь: мама ведь еще и умницей была.

Окончив университет, отец остался на кафедре органической химии. Эта наука, изучающая превращения веществ, сопровождающиеся изменением их состава и строения, сразу захватила отца. Днями, а иногда и поздними вечерами просиживал в лаборатории. Органическая химия, занимающаяся структурой белков, нуклеиновых кислот и других сложных соединений, начала бурно развиваться и у нас в стране. Для отца это было увлекательно и перспективно, ему прочили научную карьеру.