Ирвин Шоу - Допустимые потери

— Не надо извиняться, — Шейла улыбнулась. — Если Роджер в больнице, это не означает, что мужчина не может посмотреть на симпатичную девушку. Просто поднимитесь наверх и скажите Роджеру, что проведете ночь с ним, так как врачи настояли, чтобы я отдохнула. Он все поймет. Там внизу есть салун. Я буду ждать вас у бара. И не удивляйтесь, если к тому времени, как вы придете, я уже напьюсь.

Когда Цинфандель в шесть утра нанес свой обычный визит, Шейла уже была на месте, с мрачным выражением лица расположившись на легком стульчике у окна. Цинфандель, как всегда по утрам, был оживлен и весел. Он взглянул на висевший в ногах кровати график температуры, заполняемый сестрой по ночам, притронулся к голым ногам Деймона, уже потерявшим зловещую черноту, и спросил у пациента, как тот себя чувствует.

Деймон, который с ненавистью воспринимал ежеутреннее врачебное посещение, означавшее, что для него снова начинается день бесконечных страданий, мрачно ответил:

— Паршиво.

Цинфандель улыбнулся, словно это состояние больного убедительно доказывало, что тот на пути к полному выздоровлению.

— Пальцы у вас еще холодные, — он давал понять, что вполне понимает настроение Деймона.

— Порой они мерзнут. А иногда — вот как сейчас, кажется, что горят огнем.

— Возможно, это симптомы подагры.

— Ради Бога, во рту у меня вот уже несколько месяцев не было ни капли спиртного, — сказал Деймон.

— Одно и то же может оказывать на разных людей самое разное воздействие. Я скажу кому-нибудь, чтобы у вас утром взяли анализ крови, и мы проведем кое-какие исследования.

Деймон застонал.

— Неужели вы думаете, что вам удастся найти хоть одного, кто знает, где у человека расположены вены? Сантехники, которых вы ко мне посылаете, засаживают в меня иглы по десять раз, чтобы выжать хоть пару капель крови.

— Ваши вены… — грустно покачал головой Цинфандель. — Мне бы не хотелось снова говорить на эту тему. — Сделав несколько заметок, он снова повесил график температуры в изножье кровати и повернулся уходить.

Шейла, не поздоровавшаяся с врачом и не обмолвившаяся с ним ни словом, встала.

— Я хочу вам кое-что сказать, — проговорила она. — Выйдем. — И вышла за ним в коридор.

— Надеюсь, что это не займет много времени, — сказал Цинфандель. — У меня очень жесткий распорядок.

— Я хочу, чтобы мистера Деймона перевели в отдельную палату, — потребовала Шейла. — Сегодня же.

— Это невозможно. Я уже объяснял вам, что…

— Если он не будет переведен, — ровным голосом продолжала она, — я отправляюсь к нашему юристу и добьюсь предписания суда, по которому заберу его отсюда и переведу в другую больницу.

Она видела, как в тусклых глазах врача при слове юрист что-то вспыхнуло на мгновение.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сухо сказал Цинфандель.

— Вы не будете смотреть, что можно сделать. В три часа пополудни вы переведете его.

— Миссис Деймон, вы заставляете меня делать то, что противоречит моему опыту и принципам. Вы диктуете нам, как обращаться с больным, как лечить, вы слушаете сплетни сестер и выдвигаете передо мной невозможные требования. Теперь вы угрожаете мне судебной тяжбой…

— В три часа, — жестко повторила Шейла и пошла в палату, где Деймон пытался уснуть.

Этим утром Деймон в последний раз плавал в видениях.

Непонятно, почему он получил возможность свободно передвигаться по всему судну. Оно и само изменилось. Теперь это был не грязный запущенный сухогруз, а белоснежный пароход, заполненный пассажирами. Все торопливо складывали вещи и прощались друг с другом, потому что корабль вот-вот должен был войти в порт. Деймон откуда-то знал, что порт этот — Сиэтл. К тому же, он понимал, что все сходят на берег, а ему придется остаться на борту.

Издавая протяжные гудки, судно стало швартоваться. Медсестры, которых он наконец научился отличать друг от друга, пробегали мимо него не в белых одеяниях, а в прелестных разноцветных дорожных костюмчиках, с новыми прическами, с броским макияжем на юных лицах, высокие каблучки их туфелек цокали по палубе, когда они на прощание весело махали ему. Только одна остановилась, чтобы сказать «до свидания». Она была самой симпатичной из них, и звали ее Пенни. Из больших голубых глаз со светлыми ресницами струились слезы, омывая ее ангелоподобное личико.

— Почему вы плачете? — не скрывая симпатии к ней, спросил Деймон.

— Я влюблена в Оливера Габриелсена, — всхлипнула она, — он тоже любит меня, и мы поженимся.

— Ах, Пенни, вы рождены для рыданий. Вы вечно будете плакать.

— Я знаю, — плача, ответила она. Потом поцеловала его мягкими влажными губами и, подхватив чемоданчик, спустилась по трапу.

Доктор с бычьей шеей в застегнутом на молнию дождевике, украшенном надписью «Вирджинский университет», остановился перед Деймоном.

— Вам что-нибудь нужно принести с берега?

Деймон подумал.

— Кока-колу, — сказал он. — Со льдом.

— Будет сделано, — доктор стальной хваткой пожал ему руку. Затем тоже спустился по трапу, и все огромное судно осталось в распоряжении Деймона.

К полудню его перевели в отдельную палату. Деймон не спрашивал Шейлу, каким образом ей удалось это сделать, и она ему не говорила. В палате были душ и туалет, и когда с помощью костылей, без которых он не мог передвигаться, Деймон добрался до туалета и расположился в нем, он испытал состояние, близкое к экстазу. Опираясь на костыли, он посмотрел на себя в зеркало. Перед выходом из реанимации парикмахер побрил его, и черты его лица теперь резко обострились. На него смотрел человек, которого он с трудом узнавал: бледно-зеленая кожа, обвисшая на костях, как старый пергамент, глубоко провалившиеся потухшие глаза… Глаза мертвого человека, подумал Деймон, а затем, осторожно выбрасывая перед собой костыли, дюйм за дюймом добрался до палаты, где Шейла и нянечка помогли ему улечься в постель, потому что у него не было сил сделать это самостоятельно.

Ему было приятно увидеть, что в комнате нет часов.

— Я принесла «Таймс», — сказала Шейла. — Хочешь взглянуть?

Деймон кивнул и положил перед собой газету. Дата ничего не значила для него. Заголовки были лишены смысла. Язык казался ему сущим санскритом. Он позволил газете упасть на покрывало. Грудь начал разрывать жуткий кашель. Сестра соединила трубки и через отверстие в горле ввела их ему в легкие, а потом подсоединила компрессор, чтобы сделать вентиляцию. Он уже привык к процедуре, но только сейчас почувствовал, как она болезненна.

Шейла принесла ему шоколадный коктейль с мороженым и яйца всмятку. Такие коктейли нравились ему, когда он был мальчишкой, и он отпил несколько глотков, но затем отставил его. Шейла встревожилась, и он почувствовал себя виноватым, но пить больше не мог.