Степан Калита - Сполохи детства

Я ходил в библиотеку два раза в неделю. Как правило, в понедельник и четверг. И брал каждый раз по три книги. За несколько дней я успевал их прочесть. Читал запоем, всегда и везде: дома, за секретером, в школе на переменах, в автобусе и в электричке по дороге в спортивную секцию, вечером под одеялом, когда мама гасила свет… У меня был крошечный фонарик, который я соорудил из батарейки и лампочки, примотав ее изолентой. С ним я и читал. Мама очень ругалась, застав меня «после отбоя» за чтением.

— Ты себе зрение испортишь, — говорила она.

Но я упорно не желал ее слушать. И зрение не только не испортил, но совсем напротив — укрепил. И даже стал лучше видеть в темноте. Летом на даче в сумерках я отлично различал очертания предметов, когда другие теряли способность ориентироваться.

Однажды я шел в библиотеку и услышал, как кто-то кричит:

— Эй, Ёжик!

Я остановился, поднял голову и увидел, что на балконе третьего этажа стоит девчонка с косичками и смеется.

— Чего смотришь, Ёжик? — снова закричала она.

Тут я смутился. Не каждый день меня окликали незнакомые девчонки. К тому же, «ёжиком» меня никто и никогда не называл.

— Я не Ёжик! — возмутился я громко, так чтобы она услышала сверху.

— А как тебя зовут?

— А тебя как?

— Анжела.

«Ого, — подумал я, — ну и имя». Анжел мне раньше встречать не приходилось. Все больше Ленки, Таньки и Иринки.

— Ты куда идешь, Ёжик? — озорно крикнула Анжела.

— В библиотеку.

— А я знаю. Ты все время туда ходишь.

— А чего тогда спрашиваешь? — растерялся я.

— Да так. Хочешь ко мне в гости зайти?

— Не знаю… — Я порядком удивился этому неожиданному предложению.

— Заходи, у меня никого нет. Третий этаж. Квартира тридцать четыре. Ты идешь?

— Ну… ладно, — я кивнул, и пошел вокруг дома — к подъездам.

«Странная девчонка, — думал я. — Может, врет, что ее Анжелой зовут?»

Когда на лифте я поднялся на третий этаж, она уже ждала меня. Метнулась в квартиру:

— Заходи.

Обстановка была бедной. В типовой двухкомнатной квартирке явно давно не убирались. В углу коридора была свалена кучей верхняя одежда.

— Можешь не разуваться, — сказала Анжела. — А то у нас полы грязные. Мамка хочет, чтобы я мыла. А я не хочу. Проходи ко мне в комнату.

Я зашел. В комнате было полно игрушек, стояла детская кроватка и старая тахта. Видно было, что та, что здесь живет, совсем недавно покинула детство. На стенах висели вырезки из журналов — в основном, мальчуковые группы, и киногерои — Джон Рембо в исполнении Сталлоне, Шварценнегер демонстрировал рельефную мускулатуру, Жан Клод Ван-Дамм по-балетному тянул ногу, сжав кулаки.

— Можно я тебя Ёжиком буду называть?

— Да почему ёжик-то? — удивился я.

— А у тебя, когда я тебя первый раз увидела, волосы вот так торчали. Как у ёжика колючки. — Анжела продемонстрировала пятерней, как именно торчали волосы. — Хочешь чаю?

— Давай, — согласился я.

Она принесла чай, и мы стали пить его в ее комнате. На столе лежало оргстекло. Под ним фотография Олега Меньшикова из «Покровских ворот» и старая карта Москвы.

— Ты на Олега похож, — сказала Анжела. — Только симпатичнее.

Я смутился:

— Спасибо.

Вскоре Анжела стала задавать и вовсе странные вопросы, и я окончательно пришел к выводу, что она ненормальная. Анжела была старше меня всего на год, но в этом возрасте год — колоссальная разница.

— Ты с кем-нибудь гуляешь? — спросила она.

— Один… гуляю, — ответил я, запнувшись…

— Ты не понял, — она улыбнулась снисходительно. — Девушка у тебя есть?

Я едва не поперхнулся чаем.

— Де… девушка? У меня?

— Да. Парень и девушка, если нравятся друг другу, должны гулять.

— Куда гулять?

— Какой же ты глупый, — она засмеялась, — не куда гулять, а вместе гулять. Ну встречаться. Это по-простому называется гулять. Вот ты, например, не хочешь со мной гулять?..

— Я?! — вытаращился я.

— Ты. Ты, кстати, очень симпатичный. Тебе никто это не говорил?

— Н-никто, — я залился краской и не знал, куда деться от стыда. Сердце учащенно билось. — Только ты… недавно.

Она полезла в ящик стола, достала оттуда общую тетрадь в кожаной обложке, всю заклеенную вырезанными из журналов фотографиями.

— Это мой Дневник, — сообщила Анжела. — Девушке без дневника нельзя. Я сюда записываю все свои мысли. И чужие мысли. И всякие хорошие стихи. Вот это про тебя… — И продекламировала: — Зачем весна, зачем цветы? Когда в разлуке я и ты?.. Ну как, нравится?

Я замотал головой. С девчачьими дневниками я уже сталкивался — и считал их пустой тратой времени и сил.

— Не нравится? — расстроилась она.

— Нет… нет. Слушай, — я поставил чашку на стол, — я же тебя совсем не знаю.

— А я давно тебя знаю… И всё хотела тебя позвать. Но никак не решалась. А потом набралась смелости. Сегодня. И сразу тебя позвала. Вот смотри… Ты мой Ёжик, Ёжик сладкий, про тебя пишу в тетрадке. Ёжиком тебя зову. И из-за тебя реву. — Она помолчала: — Так ты согласен со мной гулять или нет?

— Ты что?! — пробормотал я. — Мы еще маленькие… И вообще, мне пора. — Я поднялся, едва не уронив стул.

— Как, ты уже уходишь?

— Ага, я к тебе в другой раз зайду. — На пороге я остановился. — А тебя правда Анжела зовут?

— Правда, — девочка улыбнулась с грустью. — Ты придешь еще? Не обманываешь?

— Тебя так мама назвала? — спросил я вместо ответа.

— Да. Она у меня… проститутка.

— Что?! — день был полон сюрпризов.

— Проститутка, — повторила Анжела. — Только не совсем. Проститутки с мужчинами за деньги спят. А она просто так. Со всеми.

— Понятно, — я кивнул, хотя в голове у меня царил грандиозный бардак. Было сложно переварить сразу всю новую информацию. И я отчаянно жалел, что свернул с дороги в библиотеку. — Ладно, — сказал я, — я, пожалуй, пойду…

Весь конец дня Анжела не шла у меня из головы.

— Гулять, — бормотал я под нос, — тоже придумала. Как будто ей уже много лет. А сама такая же, как я. И ростом маленькая. Да ей лет девять, наверное. Не больше.

Анжела, Анжела… Зачем я тебя вспомнил? Ты — догорающая в памяти острая лучинка, ты — болезненный укол иглы прямо под сердце. Забыв тебя, я был много счастливее. А теперь, однажды вспомнив, уже не смогу забыть. Жалость и сострадание терзают меня. Но, видимо, ты нужна мне, чтобы день за днем напоминать о чем-то очень и очень важном. Куда более важном, чем все мои сегодняшние переживания о том, как увеличить личное благосостояние, и уменьшить протестные настроения в стране…

Мама Анжелы вовсе не была проституткой. Она работала кассиром в продуктовом магазине. И, будучи молодой женщиной, находилась что называется в поиске. Кавалеры рядом с ней надолго не задерживались. «Поматросил — и бросил» — это как раз про нее. Последний мужик, которого Анжела терпеть не могла, откуда-то постоянно приносил кожаные куртки и шубы. Они были свалены в их квартире повсюду. Как потом выяснилось, он работал в театрах — вытаскивал номерки, и получал в гардеробе чужую верхнюю одежду. Вскоре его арестовали и посадили в тюрьму. Мама Анжелы, по словам дочери, сильно страдала, и много пила. Ей еще повезло, что ее не признали соучастницей. Дело вполне могло кончиться печально.