Степан Калита - Сполохи детства

Иногда каждый, наверное, испытывает это ощущение. Оно сродни интуитивному прозрению. Вот закроешь глаза — и все исчезнет. Этот город, эти люди, эти старости и страсти, проживаемые ими. Эти милые и невозможные люди. Этот проспект, по которому мчатся, гудят, шелестя шинами, автомобили. Все мгновенно пропадет, не сделается незримым, а именно исчезнет. Потому что только ты, твой эмпирический, то есть осязаемый только тобой, лично прочувствованный, опыт имеет значение. А все остальные — куклы, виртуальные проекции, создаваемые тобой в этой системе координат. И существуют они только потому, что нарисованы твоим сознанием. Но потом вдумываешься. И понимаешь, что у каждого свой эмпирический опыт, свое осязание, собственное видение этого мира. И что ваши миры, возможно, пересекаются. Каждый человек таким образом — целая Вселенная. Он может рассматривать в телескоп созданные им самим, или кем-то еще, звезды. И когда он умирает, его мир схлопывается, обращается в небытие вместе с ним.

С этой точки зрения всякая человеческая жизнь бесценна. Но, увы. Все это — не прозрение, а лишь блуждание разума во мраке. Стоимость человеческой жизни (я для себя сформулировал это еще тогда, в детстве) определяется качеством человека. Качественные люди делают мир вокруг себя лучше. Некачественные — ухудшают жизнь других людей, чаще всего — своих близких. Самые худшие из некачественных особей, чья жизнь ломаного гроша не стоит, умудряются похоронить всю семью. Таким был мой биологический отец. И я знаю множество подобных историй.

Крайне некачественные ребята из нашего района как-то осенью снова поехали бить негров. В определенный момент у них вошло в привычку избиение гостей из Африки. Стало чем-то вроде еженедельной охоты. Верховодил, само собой, Рыжий. Вся гоп-компания каталась на охоту вместе с ним. С собой они брали и других ребят с района. Как правило, бесхребетную шпану. Из той обыкновенной швали, какая обычно только и ждет, к кому бы прибиться, чтобы почувствовать себя в стае. Мне, индивидуалисту до мозга костей, это частое и простое желание — быть членом какой-нибудь организации, частью толпы, абсолютно несвойственно, и даже более того — непонятно. Желание оставаться собой они подменяют желанием быть частью множества. И в этом есть, на мой взгляд, явная ущербность их натуры.

Негров мне бить не хотелось. Я вообще никогда не видел негров. Только в кино. Странная идея — бить кого-то, кто настолько редко встречается в природе, и совершенно тебе не мешает. Но ребята сказали, что им очень близки идеи скинхэдов. В те времена скинхэды и сами были такой редкостью, что я поинтересовался: «Это кто такие? И почему они бьют негров?» Как выяснилось, идей скинхэдов где-то нахватался Цыганок. Забавно. Потому что его смуглая морда была далека от признаков расовой чистоты — идеальной формы носа и белокурых локонов не наблюдалось. Но, как это часто бывает, примитивные мозги отлично усваивают самые глупые идеи. Рыжий предложил мне поехать с ними. Но я наотрез отказался.

— А вдруг это качественные люди? — спросил я.

— Кто?! — удивился Рыжий. — Негры?

— Ну да. Негры.

— Что за хрень?! — возмутился он. — Ка-чес-твен-ные? Да ты ваще о чем?

А Цыганок уверенно добавил:

— Негры вообще не люди.

— Они и выглядят, как обезьяны, — поддержал своих друзей Сани, — только с дерева слезли. Так мой батя говорит.

— Дурак твой батя, — сказал Рыжий и сплюнул. Националистические идеи ему не были близки. К избиению чернокожих он подходил с практической точки зрения. Банда, в основном, нападала на тех, кто барыжил наркотой. Отбирали деньги и товар. Точка находилась в районе Университета Патриса Лумумбы. Потом его переименовали в Университет Дружбы Народов. Негры, по словам начинающих скинхэдов, вели себя неагрессивно — в основном, улепетывали со всех ног. Как у большинства советских граждан, у меня сложилось ложное представление о чернокожих. Мы считали, что это люди робкие, беззащитные, всячески притесняемые в США и в Африке. И наша задача — их защищать и заботиться об их благосостоянии.

Когда я волею судеб оказался в Америке, мне явилось истинное лицо чернокожих. По большинству из этих ребят тюрьма плачет. Их любимая фраза: «Мы достаточно поработали на твоих белых предков. А теперь пусть государство поработает на нас».

— Бегают они очень быстро, — делился Самец, — я бы так не смог…

Однажды вылазка закончилась для Банды печально. Пока они ловили очередного наркодилера, их самих поймала милиция и крепко отдубасила. Рыжий потом долго ходил, прихрамывая. Почему-то дальше физической расправы дело не пошло. Может, менты сами были не заинтересованы в том, чтобы продажи продолжались. А может, не разобрались — что набеги эти регулярны. И за такое дело Рыжего и прочих надо сажать.

Через много лет в московском метро я застал омерзительную сцену. Толпа юных отморозков в черных куртках с оранжевой подкладкой и тяжелых ботинках налетела на пожилого чернокожего и зло, без всякой на то причины, избила его. Все, кто был в вагоне, буквально обомлели. Все произошло мгновенно. Избиение заняло не больше минуты. Поезд остановился на станции, и малолетние волки отхлынули от жертвы, стремглав кинулись из вагона. Я уже бежал через него, из дальнего конца. Услышал, как грохочет их тяжелая обувь по мрамору. Обернулся к чернокожему. Он неуклюже лежал на полу. Тихо постанывал. На темном лице кровь почти не выделялась. Я приподнял его, помог сесть. Он пробормотал что-то на незнакомом языке.

— Да что же это делается?! — завопила рядом пухлая тетка.

— Вам надо в травмпункт, — сказал я, осознал, что он меня не понимает, — больница?..

Он махнул рукой, отстранился…

На следующей станции в поезд зашел милиционер.

— Что тут случилось?

— Вот, избили его, — закричала тетка. — Подростки. Я все видела. Это что же у нас делается такое в стране, а?! Бьют ни в чем не повинных негров.

— Так… Вы свидетель? — не обращая на нее внимания, спросил меня милиционер.

— Я потом подошел, — сказал я угрюмо. — С той стороны вагона. — У меня намечались проблемы с законом, не хотелось их усугублять. — Ему в травмпункт нужно. А я спешу. — И направился на выход.

Потом я долго не мог отойти от происшедшего. Все видел перед глазами эту омерзительную сцену. Особенно, когда ложился спать. Она прокручивалась раз за разом. Стая человеческих существ нападает на беззащитного человека. Его глаза. В них немой вопрос: «За что?»

В Атлантик-сити меня однажды попытались ограбить. У нападавшего был нож. У меня оказался нож побольше. Когда он кинулся наутек, я подобрал кусок бордюра, хороший такой булыжник, и запустил ему в спину. Попал. Он упал, сшиб оранжевый знак о проведении дорожных работ. Я подбежал, пару раз пнул его в голову. Он охнул, закричал и перевернулся. Крошечный перочинный ножичек валялся в стороне. Будучи вне себя от злости (он хотел забрать мои последние деньги, в то время с финансами было очень плохо), я собирался ударить его ногой в лицо. Но тут увидел Глаза. Точно такие же, как у того черного из московского метро. Нет, этот американский негр, конечно, понимал, за что я его бью, но в глазах был тот же страх — страх затравленного человека. К тому же, он оказался примерно ровесником того бедолаги, которого избили скинхэды. В общем, как бы то ни было, а то давнее происшествие спасло незадачливого грабителя от дальнейших побоев.