Елена Сафронова - Жители ноосферы

— А вы у нее спрашивали — я ей нужна? — роняет мой поганый язык, и дядя Степа раздувается, как аэростат на старте — вот-вот взлетит и сбросит на меня бомбу монаршего гнева. Но меня куда больше заботит, признают ли мои жилищные условия и месячный доход достаточными, чтобы отдать мне моего ребенка.

Она еще не может говорить, но тянется ко мне цепкими лапками, и в ее молочном прищуре мне мерещатся желто-зеленые Пашкины глаза. Они задираются: «Ну, что будем делать, маленький храбрый заяц?».

Я тоже не лох последний — об этом вслух не говорят, но кое-какие деньги в неподписанных конвертах подсунуты кому надо. Иначе, боюсь, дело было бы признано спорным. А еще мы с Ниной Семеновной сочинили премилую историю Ленкиного появления на свет, в которой фигурировало мое журналистское знакомство с Дашкой, сердечное покровительство последней и гуманистическая невозможность пройти мимо чужой беды. Подтвердить ее трудно. Опровергнуть и вовсе нельзя.

Меня просветили Х-лучом официальных органов и ничего противосоциального не нашли.

Кнопке Ленке я купила коляску. Под вечер мы чинно гуляем по парку.

…Не верю! Глазам своим репортерским не верю!

«…удовлетворить ходатайство Степновой Инны Аркадьевны об удочерении Митяевой Елены Павловны, родившейся 4 мая 1999 года, с присвоением ей фамилии Степнова.

26 августа 1999 года».

Заключительный аккорд в музыкальной пьесе, что все лето разыгрывалась на моих нервах.

Я снова и снова вынимаю бумаги, таращусь в них: не верится! А вот Игорь Елкин сразу поверил:

— Ну что, причитается с тебя… мать-героиня?

Бумерангом летает это прозвище. Я его бросила, не думая, а оно ко мне же и вернулось.

— Потом. Не сегодня. Надо маму и дочку обрадовать.

Сбросила, в общем, коллег, рвавшихся пропить со мною вместе виртуальное рождение Ленки, с хвоста, — якобы, тороплюсь. Но ведь соврала — недорого взяла! Не доехав до дома, выскочила из троллейбуса, шпионски озираясь, и нырнула в парк так называемой культуры и отдыха (на самом деле это парк бескультурья и безобразий, но еще довольно рано). Купила баночку джин-тоника и побрела по чудом сохранившейся аллее со следами асфальта, пытаясь примерить себя к новой роли.

В парке совершенная элегия — прозрачная полутьма, пространное молчание, утонченный запах увядания и все такое прочее. Гляжу на себя со стороны — тургеневская героиня наслаждается собственным страданием, вписанная в красивую мизансцену. Попутно отмечает, правда, знаменательное событие, прихлебывая на ходу из мультипликационно-яркой банки. И даже курит на ходу, эмансипированная дуреха.

Теперь у Ленки есть документированная мама. Сколько времени уйдет на то, чтобы я стала мамой по-настоящему? Вот моя родительница — уже три месяца, как бабушка, а я, золотое перо, — положа руку на сердце, не такое ли перекати-поле, как Ленкин отец?

Кстати, об ее отце.

Дурацкая идея: а не выискать ли Пашку в Чите, или где он там есть, через интернет? Вряд ли он поменял логин…

И что я ему скажу? Здравствуйте, вы наш папа? Я теперь мама вашей с Дашкой дочки?

А где гарантия, что он не спросит: кто такая Дашка? Да и вы, гражданка, собственно, кто такая? Впрочем, у вас красивый рот — такими губами приятно дегустировать вкус жизни. Хотите, сегодня вечером мы будем пить чашу жизни, соприкасаясь ртами?

Может, и не так.

Может, он и обрадуется ребенку? Вроде как намекал — давай родим…

Но почему бы ему не знать про Ленку?

Решено — завтра на работе в обед прокрадусь в отдел верстки, попрошу пустить меня в Интернет, напишу ему письмо, а если поможет Слава Зотов, даже выйду в чат и брошу сообщение по аське! Сама-то я этой премудростью не владею, а Слава у нас великий хакер, Пашке не уступает.

Пора домой, гулять с Ленкой. Приличная мама обязана торопиться с работы к дитю.

Подхожу к подъезду и трясу головой — бред? зрительная галлюцинация на основе длительных рассуждений? материализация мысли?

Пашка сидит на узенькой скамеечке в вольной позе, ноги скрещены в лодыжках, руки за головой, спина опасно прогибается — изучает нарождающиеся звезды. Он смотрит вверх, я смотрю на него. Минут пять. Потом он поднимается и идет ко мне с улыбкой, за которую год назад я ему прощала все.

— Здравствуй, маленький храбрый заяц! У вас еще лето, а в Чите уже заморозки…

Эта манера всегда была присуща ему — взять быка за рога первой фразой. Все детали выяснятся позже. Так строятся классические репортажи. Пашка мог бы стать хорошим журналистом… если б уже не стал или не родился блестящим системотехником, блестящим интернетчиком, блестящим дегустатором жизни. Вечным странником и великолепным любовником — прекрасным и бесплодным, как молния. Черт, кого-то ведь процитировала!..

Нет, Пашка, никогда тебе не видать моего ребенка!

2001

И вот представьте себе эдакий пердимонокль: я, Инна Аркадьевна Степнова, корреспондент «Березани синеокой», издания бананово-лимонного цвета, законного, но уродливого отпрыска всероссийского издательского дома «Периферия», выхожу замуж за поэта Константина Георгиевича Багрянцева. Уже смешно, да?

До тридцати лет никакая личная жизнь не перебивала пошлой сентиментальной моей любви к выбранной профессии. В наше безнадежное дело я втрескалась раньше, чем начала учиться в Воронежском госуниверситете на журналистике. С возраста полового созревания и первых статеек в классных и школьных стенгазетах. Я и зрела не так, как положено. Вместо того чтобы, как доброй, размалевывать физиономию и жеманиться на танцах с парнями, я таскалась по городу с блокнотом. И на дискотеку сунулась всего один раз за два старших класса — делать репортаж о подростковом отдыхе. А сама в свои семнадцать лет слушала только классическую музыку или великих бардов, в попсе разбиралась, как хрюшка в колбасных обрезках. И ко мне пристали пьяные в хлам пацаны из параллельного класса, стали отнимать блокнот и хватать за места, прикрытые дешевой «варенкой». Они не церемонились, потому что на их мышиную возню с одобрительной ухмылкой косились совершеннолетние обалдуи со штампом об освобождении. Эта компания периодически заставляла мелюзгу затаскивать девок в кусты, потом являлась сама, а мелюзге оставляли объедки с царского стола. Раз даже очень шумное дело раздулось — изнасиловали не ту, кого можно безнаказанно. И в замшелой Березани творился беспредел бессмысленней и жесточе столичного. А я, самая умная, поперлась на ту скандально известную дискотеку и не скрыла по юношескому недомыслию блокнот. Диктофона у меня тогда в помине не было. Было только пылающее стремление напечататься во взрослой «Газете для людей», где мне вяло пообещали публикацию, если выкопаю что-то интересное. Нарыла!