Мила Иванцова - Живые книги

— Знаешь, ты напрасно так себя гипнотизируешь, будто сама себя уговариваешь, что все хорошее уже позади. Вот я, например, сейчас в охотку бы съела картошки в мундирах, особенно если ее помакать в блюдечко с ароматным домашним посоленным подсолнечным маслом… И есть прямо с кожурой! А если бы еще черного хлеба с салом к этому — мняммм…

— И чесночка! — неожиданно продолжила Амалия и сглотнула слюну.

— Точно! Вот видишь! Уже хоть какой-то интерес к жизни! И ливерку ты напрасно недооцениваешь! В нашем дворе был когда-то щенок, мы, дети, выносили ему из дому поесть, а иногда покупали на общие деньги немного ливерки. Но бывало, что щенку от нее мало доставалось — печеночная очень ничего так была! Я бы и сейчас не отказалась.

— Господи, ты ж совсем голодная сидишь здесь из-за меня! Что я за человек такой? Утром кошку оставила голодной, теперь над тобой измываюсь… Сильве хоть кусок колбасы достался под вечер, а ты… Прости! Можешь посмотреть, что там есть в холодильнике. Но вареного нет ничего, я не готовлю… Думала в нашу кофейню зайти после турфирмы, но…

Женька встала, довольная, что разговор изменил направление, и направилась к кухне. Холодильник и правда был почти пуст, и девушка вернулась в комнату.

— Есть идея! А поехали ужинать туда, в кафе?

— Нет-нет… Нет на это сил! — отмахнулась Амалия.

— Ну, не туда, так куда-то поближе?

— Нет-нет… Иди, спасибо тебе, я уж как-то сама…

— Ага! Знаю я это «сама»! Тогда давай закажем пиццу! Шикарная идея, между прочим! Я угощаю!

— Нет-нет!

— Что? Опять «нет»?!

— Нет, в смысле, не надо угощать, ты у меня в гостях, я угощаю. За маникюр! Конечно, тех пяти тысяч уже не вернуть, но кое-что еще осталось… На пиццу! — Амалия грустно улыбнулась.

— Уговорила! Угощай! — засмеялась Женька, счастливая, что разорвала все же круг рыданий, хоть и таким банальным способом.

Она почувствовала, что действие коньяка уже проходит, в голове светлеет, и снова вспомнила о Викторе. Разве реально будет пересказать и объяснить ему все, что происходило в этой неуютной квартире со старой чужой мебелью, которая так не подходит новой хозяйке, с одинаковыми коробками неразобранных вещей, которые будто специально путаются под ногами? В квартире, где кошка прежних хозяев чувствует себя хозяйкой, а Амалия до сих пор живет здесь словно мимоходом, и вообще едва держится на этом свете?

Женька вышла на балкон, посмотрела вправо-влево, не увидела нигде Викторовой машины, улыбнулась сама себе и подумала: «А все-таки хорошо бы их свести в пару! Лишь бы она открыла глаза и увидела этого „слепого“… Потому что ему она уже и так небезразлична…»

Виктор не поехал домой. Он отправился к спортцентру, там достал из багажника сумку со спортивной одеждой и пошел в бассейн. Ему сегодня не хотелось таскать «железо» или шагать на месте по бесконечной дорожке в никуда. Слишком много впечатлений и эмоций. А эта история с Амалией вообще неожиданно всколыхнула все его нутро. И хорошо, что Женька подвернулась так вовремя. Что бы он делал без нее? Идиотская ситуация… Хотя и перед этой девчонкой стыда натерпелся — взрослый дядя, а такие дурацкие игры… Правда, если бы он был готов к этому разоблачению, то, может, что-то придумал бы поумнее, но она застала его врасплох, пришлось каяться…

Возможно, это выглядело для кого-то странным, но он привык так плавать в маске и с трубкой — не поднимать головы, не рассматривать красивые тела вокруг, упереться взглядом только в темно-синюю линию на дне бассейна, вдоль которой и плавал — туда-сюда. Двадцать пять метров, еще двадцать пять, еще… Обычно, накручивая эти отрезки, автоматически плюсовал их в голове, напрягал мышцы тела и пытался расслабить голову, точнее — вычистить из нее все лишнее, что беспокоило и мешало жить. Или наоборот — отключиться от окружающего мира, сосредоточиться на чем-то, и таким образом обдумать это и оценить важность.

С тех пор как умерла жена, его не оставляло чувство вины. Несмотря на то что честно сделал все, что мог, но болезнь победить не удалось. Возможно, потому что жена сама перестала держаться за жизнь. Сдалась. В какой-то момент перестала видеть в этом смысл. Так и сказала: «В конце концов, сына мы вырастили. Ему я уже не нужна. А твоя жизнь и раньше от меня не очень зависела».

Он говорил тогда ей банальные вещи, которые говорят всем больным, но в глубине души знал, что не был до конца искренним, а она действительно была права. Они вырастили сына, и теперь тот удалился в свою собственную жизнь — после окончания Киево-Могилянской академии отправился учиться в аспирантуре аж в Канаду. А он, Виктор, действительно все эти годы жил своей мужской жизнью — журналистская работа, карьера, командировки, несколько коротких «историй» без последствий…

Затем в его жизнь пришла литература, немного подвинула журналистскую занятость, определенным образом изменила его имидж, круг общения и образ жизни. Но даже когда он все чаще оставался работать дома, ближе от этого они с Русланой не стали, существовали словно параллельно даже при том, что жили они вместе, вместе ели и, конечно, спали в одной постели. Будто какая-то прозрачная пленка всегда оставалась между ними, не давая полноты ощущений, но при этом ограждая от лишних энергозатрат — каждый делал свое и при этом держал в поле зрения другого. Что-то вроде эффекта презерватива — ради безопасности приходится чем-то жертвовать. Так у них повелось.

Но почему уже почти два года после смерти жены Виктора не покидает чувство вины? Он вдруг осознал, что эта женщина, с которой он прожил почти четверть века, которая родила ему сына, не захотела бороться за жизнь, потому что именно он за эти годы так и не сделал ее счастливой — куда-то шел, к чему-то стремился и чего-то добивался, формировал себя как специалиста и личность, а она была рядом, как воздух, которого не замечаешь. Хотя «воздух» — это громко сказано. Если бы так, то он бы давно без нее пропал. Это уже патетика. Без воздуха не живут. Она просто была средой, в которой он существовал. Рос, мужал и… И вот… Просто ему было так удобно. Он и не думал никогда, счастлива ли она рядом. А она никогда не заводила об этом речи. А потом сдалась. Сына вызвали из Канады за неделю до ее смерти, они еще не успели поговорить. Но казалось, что и эта встреча уже не вызывала у Русланы каких-то эмоций. Она мужественно и устало терпела свои муки, сдержанно ожидая, что они скоро закончатся. Ни за что не упрекнула, не удручалась, как они будут дальше без нее. Будто полностью осознавала, что не пропадут.

И только после того, как она ушла, Виктор начал копаться в прошлом и переосмысливать то, что произошло, и свою роль в этом. Возможно, это даже было не по-мужски — оглядываться назад и перебирать причины и следствия, но с тех пор он постоянно чувствовал какую-то собственную неполноценность, ущербность, ведь в пятьдесят лет ты уже понимаешь, что еще одну такую целую жизнь не прожить, не переписать из черновика в чистовик. Что сделано, то сделано. Остался какой-то хвостик жизни, у кого больше, у кого меньше, но мало кто в пятьдесят планирует прожить еще столько же да еще и с энергией молодости.