Наталья Никишина - Женское счастье (сборник)

Но у Снежаны вдруг лицо сделалось совсем радостным и попростевшим.

— Маню я сама из снега слепила. Она такая же, как я! Значит, мы с ней все-таки живые. — И она, прижавшись к Майкову лицу, протянула чуть кокетливо: — А кто это тут такой холодный?…

И Лельский почувствовал, что в доме стало заметно теплее. Внезапно грянул звонок, и в дом ввалилась толпа свежих родственничков с пением народных песен и многострадальной дубленкой.

Это было белое платье. Белое, как… Нет, оно ничем не напоминало строгость накрахмаленных медицинских халатов, холод снега и кафеля, мертвенную пудру однодневных мотыльков, скучную пенку утреннего молока… Белизна его была свежей и живой, подобной цвету жасмина под утренним лучом. А фасон — легким и точным, словно оперение птицы. Это платье залетело сюда из небесных стран. И теперь манило, невинное и трогательное, как цветок, но цифра на ценнике говорила: «Никогда». Девушка, смотревшая на платье, даже сглотнула слюну, словно ребенок, перед носом которого пронесли мороженое. Девушке платье было бы в самый раз. Оно подошло бы ей. Они были созданы друг для друга — платье и девушка, — но их разделяло стекло витрины и еще многое-многое другое, скучное и унизительное.

Она смотрела на него уже полчаса или дольше и не замечала как бегут минуты. И все это время на нее смотрел мужчина и тоже не замечал ничего вокруг.

Он увидел ее, как она только появилась на прохладной еще утренней улице. Появилась гениально. Сначала прозвучало начало какой-то старой итальянской песни из ларька напротив, а потом вместе со словом «либерта», пропетым в два голоса, вошла на улицу она. Гибко изогнувшись, поправила ремешок сандалии, постояла, вся в синеве и солнечном свете, и пошла посередине мощенной булыжником улицы. И шла она тоже гениально, случайными движениями рук и всплесками волос на плечах до слез в глазах совпадая с этой песней. Мужчина всю жизнь слушал только тяжелый рок, но сейчас ему показалось, что прекраснее этой мелодии он никогда и ничего не знал. Только позже, когда она застыла перед убогой, на его взгляд, витриной, он разглядел ее по-настоящему. Ударом в сердце была вся она. Ударом молодости и света, бронзовая, с иссиня-черными волосами и черными сияющими глазами, крупным, четко очерченным ярким ртом. Со страстным ожиданием чуда смотрела она на обычное платье, и все откликнулось внутри него на этот почти слышимый призыв. Случалось, он дарил своим женщинам наряды куда дороже, но впервые в жизни ему захотелось стать соучастником чужого счастья.

— Можно, я подарю вам это платье?

Девушка с безотчетной поспешностью кивнула — так кивают своим мыслям.

— Да! — И тут же опомнилась, вынырнула из мира, центром которого было это белое платье. Разозлившись на себя, она покраснела от злости и решительно мотнула головой, так что волосы стукнули по плечам мягкой тяжестью. — Нет, нельзя!

Она гневно отвернулась и уже пошла прочь, когда мужчина тронул ее за запястье. Прикосновение было сильным и теплым. Девушка не выносила влажные, холодные ладони: такими руками ее вечно норовили схватить наглые отдыхающие, которым казалось, что вместе с крымским солнцем и морем они купили и всех, кто здесь живет. Эта рука была совсем другой, и девушка глянула в лицо мужчине. Лицо ей понравилось. Лицо было правильным, с серыми глазами, упрямым подбородком, не юное, но еще вполне молодое. И вся фигура мужчины была подтянутой, сухощавой, не накачанной, а просто сильной.

— Позвольте мне купить его вам, — просительно сказал он. — Честное слово, мне ничего от вас не нужно!

Конечно, она знала, что соглашаться нельзя: это могло привести к самым неприятным и непредсказуемым последствиям. Но что-то внутри нее уже пело, и лепетало, и радовалось возможности надеть это невероятное платье и хотя бы пройти в нем, ну самую чуточку пройти по улицам… А потом ведь можно будет вернуть его, просто вернуть в магазин… И она как завороженная вошла за ним в дверь под звон колокольчика.

Через четверть часа они вышли оттуда. На девушке было белое платье и легкие золотые босоножки, а всю свою одежду она несла в пакете. Платье выглядело так, словно было создано для нее, но она еще не знала этого и держалась скованно, чуть поеживаясь. Легкий ужас, смешанный с восторгом, играл в ней. Она провела всю свою восемнадцатилетнюю жизнь в приморском городке, куда летом наезжали толпы отдыхающих, а зимой отключали электричество и заработков не было. И она прекрасно понимала, что, согласившись принять это невероятно дорогое платье, ввязывается в некую сомнительную историю. Но молодость смеялась над ее страхами и твердила: «История, настоящая романтическая история — это замечательно!»

— Давайте знакомиться! — предложила девушка и протянула твердую узкую ладонь. — Дина.

— Артур, — отозвался мужчина.

— Артур… — повторила она, словно это имя сказало ей нечто важное.

— А я думал, вас зовут Ассоль или Фрези… — сказал мужчина, и все ее беспокойство вмиг улетучилось. Он был из тех, кто читал Грина, и ей показалось, будто уверенная рука погладила ее душу: все хорошо, девочка, тебя не обидят!

Она засмеялась белозубо и ослепительно.

— Я не умею бегать по волнам, но зато плаваю хорошо, как…

— …лягушка! — продолжил он.

И они засмеялись уже вместе, словно это была бог весть какая шутка. На сердце стало радостно и весело.

— А в вашем городе, вообще-то, кормят? — спросил Артур.

— Вообще-то, кормят… Даже неплохо. Пойдемте к нам. Бабушка скумбрию поджарила!

— Обязательно пойдем есть скумбрию, но сначала куда-нибудь, где очень шикарно и где будет видно море и вас в этом платье.

Они стояли в фиолетовой тени возле магазинчика, а дальше, вокруг и вдали, лежал приморский городок со всеми своими белыми крышами, розами и олеандрами, обветшалыми виллами и той невероятной, берущей за сердце голубой пустотой под скалистыми обрывами, где угадывалось море. Отдыхающие в шлепанцах и шортах уже выползли к базарчику и на пляжи, местные толпились возле прилавков, маленьких шашлычных и на автостанции, отлавливая белокожих приезжих. И сквозь легкий шум, утренние запахи и яркие цвета Дина повела Артура в самое шикарное, по ее мнению, место — кафешку над морем. Сюда однажды ходила ее подружка Медея и целый год потом рассказывала про небывалую роскошь заведения.

Там и впрямь оказалось роскошно: белые, накрытые накрахмаленными скатертями столики, цветы в вазочках, виднеющееся до горизонта море и паруса яхт… Динка пугливо поглядывала на Артура, думая, что он возьмет шампанское, — ей казалось, что именно его непременно нужно заказывать в таких вот роскошных местах, — а от шампанского у нее щекотало в носу. Но Артур заказал себе сухого, а ей сок… Когда она мельком увидела цену этого свежевыжатого сока, ей снова сделалось страшновато. Хотя по сравнению с ценой платья это уже были мелочи… Мидии ей не понравились: сама она готовила их лучше, а вот фруктовый салат со взбитыми сливками произвел впечатление. Пока ели, перешли на «ты». Плохо было только то, что из кухни выглянула тетя Жанна, которая, оказывается, в этом году здесь работала. Черт, если бы Динка знала, пошла бы в другое место… Она ждала, что тетка подойдет к ней и привяжется с расспросами: как да что, как себя чувствует бабушка, давно ли писала мама… Но Жанна лишь стрельнула глазом, а подходить не стала. Наверное, хозяина боится. Хозяину было, конечно, все равно, кто кого к нему привел, лишь бы платили…