Наталья Никишина - Женское счастье (сборник)

— Ну что ты, Женечка. У меня есть ты, золотко мое…

Жека завилял невидимым хвостиком. Я с ним иногда потрахивалась. Для укрепления доверия и дружбы. Все эти правила насчет того, чтобы с подчиненными ни-ни, полная мура. Иногда весьма полезно.

На свадьбе Алиса была очень мила. Кто-то умный догадался сшить для нее платье необычное. С кремовым оттенком шелк. Юбка длинная, но без этого идиотского кринолина. Немного открыта грудь, и букетик приколот маленький. А фата как в старину: стекающая от щек к плечам, с венчиком из мелкого флердоранжа… Венчались в нашем кафедральном соборе. Видно, Алиса настояла. Хану, по-моему, было все равно, в особом благочестии я его не замечала. Хор пел. Свечки горели золотыми гирляндами, снопами: публика богатая. Собор сиял. Венцы надевали на голову. Ну, просто тебе то ли «Бедная Настя», то ли картина передвижника. А уж после в новом ночном клубе «Аркадия» свадьба пошла своим чином: нажрались, невзирая на лица, все, кроме новобрачных, сельская родня браталась с авторитетами и наркобаронами… А какая-то Алисина двоюродная тетка, весьма недурная собой налитая молодка, ухватила не кого-нибудь, а самого Вадима Николаевича и уже терлась об него всем своим красивым торсом.

Вернувшись домой после торжеств, я хряпнула стакан коньяка и рухнула в постель. Что бы я там ни говорила Жеке-дурачку, а все-таки сердце ныло. Привыкла, что Сергей был в моем безраздельном пользовании. А тут не то чтобы я всерьез ревновала (к кому!), но тревожилась… Уж очень красива эта сельская простушка! Правда, после первого своего визита к молодоженам я успокоилась.

«Блаженная Фекла» стояла посередине гигантского холла со своим обычным отрешенным выражением на красивом лице. Хотела бы я видеть парикмахершу (которая, несомненно, именуется стилистом по нынешней моде), что произвела над ней эту экзекуцию. Чудесные, медового цвета Алисины волосы были безжалостно взбиты и посечены зубчиками. Накрашенное лицо казалось вульгарным. А надето на ней было нечто и вовсе несусветное. Ярко-красный атлас юбки и черный бархат лифа. Черные же чулки и красный бант возле разреза юбки. Я не выдержала.

— Алиса! Детка! Кто тебя так изуродовал?

Она улыбнулась нерешительно и туманно.

— Сереженька решил, что я плохо одета… Вот купил мне…

Ну да, у Хана со вкусом всегда было плоховато. Наверное, он нарядил супругу так, как одевались обычно его веселенькие подружки. Ну уж нет! Не хватало, чтобы кто-то из партнеров увидел Ханову супругу в таком виде. Этот придурок все еще не умеет пользоваться услугами специалистов. Номер набрать и отправить жену в салон — всех делов-то. Но эта идиотка одна ехать к мастеру боялась. Пришлось убить полдня на приведение ее в норму.

А потом она привязалась ко мне. Прилепилась как к старшей сестре, что ли… А может, и как к матери. Все-таки она осталась без своей совсем рано. Она рассказывала мне свои сны и делилась впечатлениями от жизни в городе. Про кино и книги… Про то, как Сережа ее любит и что он ей купил… Про то, как они познакомились, когда каким-то чертовым случаем Хан, никогда не баловавшийся охотой, вдруг заехал с приятелем в их глухой угол… Она была странная. Вроде бы обыкновенная молоденькая девчонка, которая каким-то чудом удачно выскочила замуж за солидного человека. Но девицы нынче прагматичные, ушлые, вороватые, а Алиса — размазня. Но благо бы этот зазор с реальностью сквозил бы у нее от излишков образования. Но какое у нее образование? Сельская школа. Да и нельзя сказать, чтобы она зачитывалась книжками, как иные барышни, до потери ориентации во времени. Я решила, что на нее так жизнь в лесу подействовала. А что? Классический образ: дикарка, колдунья. Правда, к народной мистике она была равнодушна. В церковь ходила, но без фанатизма. Ну, обычная. Обычная… А странным в ней было, по сути, только одно — отсутствие интереса к дорогим вещам, удовольствиям, к роскоши вообще. И к деньгам. Сначала я в это не верила, думала, притворяется, ханжит. Проверяла на мелких, но шикарных побрякушках, от которых трясет любую настоящую женщину. Она от них отказывалась. Советовала Хану дать ей не карточку, а славные хрусткие наличные. Она их не потратила. У меня даже появилось навязчивое желание «подсадить» ее на деньги: в казино возила, по дорогим бутикам таскала. А потом махнула рукой — мне же лучше. А то бывают такие резвые девушки, которые быстро засунут ручонки куда не надо. А этой деньги не нужны — вот и славно.

И у меня в голове как-то зажили врозь эта славная девочка, и та, которую я называла сукой. Ну не совпадали они: смешная Алиска и женщина, поделившая со мной Хана, который всегда был только моим, какие бы девки с ним ни спали.

Я писала ему на зону. Иногда приходили письма от него. Из Москвы я даже посылала ему посылки. Раза три, кажется… Фотографии тоже посылала. Мне, конечно, говорили, зачем зекам снимки. «Ну и пусть, — отвечала я, — а что им еще остается?» Но и писала, и посылала из какого-то чувства долга… Или вины… Ведь все случилось из-за меня. А Сергей видел в этих моих письмах и посылках совсем иное. Он только приехал домой — и сразу кинулся ко мне. Чужой, забытый, не нужный совершенно мужчина. Задубевший изнутри на зоне, с уклончивым, тяжелым взглядом. Про его лагерное житье я узнавала позже и случайно от каких-то тамошних приятелей, наезжавших иногда. Серега сидел достойно: был в отказе, не вылезал из карцера. Но и местные друзья, и приезжие появились у него позже. А сейчас он прямо с порога позвал меня уехать куда-нибудь в светлые северные дали. Я, конечно, над предложением долго смеялась: «В Сибирь! Что я, декабристка, что ли?…» Но и оттолкнуть совсем Сергея я не смогла. Всегда он на меня как-то так действовал… Сильный, страшный даже, а я просто положу ему руку на голову, и он делается такой растерянный, нежный. Мой!

К тому времени как Хан вернулся, началась эпоха гласности и кооперативов. Сотрясались устои, открывались бездны. Меня всеобщее изумление миновало: я все же «самиздат» почитывала. А папа мой просто ополоумел, срочно его избрали в какой-то комитет по восстановлению исторической справедливости. Они там камень некий водрузили на месте будущего памятника, но так на камне и успокоились. Откуда-то мои родители достали портреты репрессированных родичей, но выгоды с этого не поимели. Очень шустрые молодые писатели отца с теплого места подвинули, а впрочем, скоро оно стало недоходным. В общем, мы остались без денег и без маленьких, но приятных привилегий. Я по совку не слишком скорбела, но поняла: пришло время денег. И тогда мы с мужиком из горкомовских комсомольцев соорудили славный фонд. Мысль, моя преимущественно, оказалась плодотворной. Но потом у моего босса что-то щелкнуло в головушке, и он сбежал с огромной чужой наличкой. Бог весть что с ним сталось: наличка была рублевая и обесценивалась тогда просто по часам. Я осталась расхлебывать всю эту кашу с партнерами и кредиторами.