Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

— А теперь я продемонстрирую возможности машины… Обратите внимание, господа, на здание, возле которого я только что был. Оператор, подержите его в кадре!

Сначала ничего не произошло. Серый куб в тусклом дневном свете некоторое время по-прежнему возвышался над занесенным снегом небольшим сквериком с проступающими темными клумбами и скамейками. А потом контуры здания медленно потекли, словно его снимали под дождем, через мокрую оптику… Бетон на глазах оплывал, превращаясь в бесформенный ком теста. Ни грохота, ни скрежета ломающегося металла не доносилось из динамика телевизора.

— Вот так же можно… крошить любые стены, — сказал водитель платформы.

Плита сдвинулась, пятнистый спрыгнул на землю и жадно закурил, будто каменщик после урочного кубометра кладки. Комментатор молчал.

— Вот так, говорю, можно крошить все, — повторил пятнистый, выпуская дым из ноздрей.

И вдруг погрозил кулаком в камеру. И крикнул:

— Ты слышишь, ублюдок? Все! И твои дерьмовые реакторы, и твой дерьмовый дворец!

Экран потемнел, возник ведущий Тверского центра и сказал:

— По заявкам наших телезрителей передаем концерт «Русское поле»!

Мария захохотала сквозь слезы — у нее второй раз за день началась истерика. Быкадоров принялся отпаивать ее кагором, который отобрал у впавшего в прострацию Баранкина.

Дверь бытовки с грохотом распахнулась. Двое в маскировочных комбинезонах внесли зеленый армейский термос.

— Щи и каша гречневая с тушенкой, — буркнул один из них, ставя на стол пластиковые миски.

— Это обед? — удивился Быкадоров.

— Обед. Ужин будет в двадцать часов.

— Ужин будет, — вздохнул Быкадоров. — А долго ли нас тут, друг, собираются бесплатно потчевать?

— Не знаю, — сказал пятнистый. — Но не бойся, дед, заложники с голоду не подохнут. Давай хавай побыстрее!

Мария поначалу отказалась есть, но Быкадоров уговорил:

— Силы еще понадобятся. У нас в запасе почти сутки. За это время можно далеко уйти. Поняла?

Покончив с обедом, Быкадоров поудобнее устроился в кресле:

— Поспим до ужина. Солдат спит — служба идет.

— Залезть бы в эту… платформу, — тоскливо сказала Мария. — Разобрались бы, думаю, как ее вести?

— Ничего, — сказал Быкадоров. — Мы лучше старым способом, ножками… Спи, дочка, спи!

Она и не заметила, как уснула. Сказалось чудовищное напряжение — после ночного дежурства, не отдыхая ни минуты, она полдня попадала из огня в полымя… Поздно вечером ее еле растолкал Быкадоров:

— Набралась силенок? Пора, Маша, отрываться, пока гостям не надоели.

Мария оглянулась. Баранкина в бытовке не было.

— Увели — ему плохо стало. Не можешь пить — не пей.

Он порылся в аварийном шкафу, вытащил два зеленых балахонистых плаща, которые полагалось надевать на освинцованные костюмы в случае эвакуации.

— Надевай куртку, шапку, а это добро — сверху.

— Зачем? — удивилась Мария.

— Давай договоримся, — строго произнес Быкадоров, — ты меня слушаешься и не задаешь вопросов. Потом расскажу — зачем.

Он глянул на часы, подкрался к двери и прислушался:

— Так, смена пришла… Ну, с Богом, Маша! Только не бойся. Не беги, делай, как я. Все будет хорошо…

Мария накинула балахон, затянула пояс. Плащ укрыл ее до щиколоток. Быкадоров открыл дверь, шагнул в коридор и оттуда громко сказал:

— Здесь тоже фонит… Странно. Проверим дальше.

Они неторопливо двинулись знакомым коридором бытового корпуса к выходу. Пятнистый, карауливший дверь, насторожился, в недоумении разглядывая два привидения. Быкадоров вытащил карманный дозиметр и повел им вдоль стены.

— Считай, — тихо сказал он. — Называй большие числа.

— Триста двенадцать, — сказала Мария. — Двести шесть.

Страж, кажется, успокоился. Все так же неторопливо Быкадоров добрался до конца коридора, обошел пятнистого и приложил дозиметр к дверному косяку. Поцокал языком, покачал головой и сказал Марии:

— Фонит.

Караульный с опаской покосился на дозиметр:

— Чего фонит, господин ученый?

— Долго объяснять, любезный, — сухо бросил Быкадоров.

— Стронций, понимаешь, зашкаливает. А вы, коллега, считайте!

— Шестьсот пятьдесят четыре, — забормотала Мария.

Быкадоров повернул обратно, ведя дозиметром по другой стене и заглядывая в пустые бытовки разных служб. Караульный потерял интерес к научным изысканиям, отвернулся и вытащил горсть семечек. Так они добрались до неказистой двери, обшарпанной и узкой, на которой всегда, сколько помнила Мария, было написано: «Хоз. проход». Быкадоров толкнул дверь, и они очутились в темноте.

— Лестница, — сказал Быкадоров. — Быстро спускайся!

И они заторопились куда-то вниз. Лестницей, видать, давно не пользовались — невидимая едкая пыль вспархивала из-под ног. Сначала Мария считала про себя повороты, а потом бросила. Тут Быкадоров попросил посветить. Мария достала зажигалку и в колеблющемся слабом свете увидела массивную металлическую дверь со штурвальным старинным запором.

— Навалились! — сказал Быкадоров. — Тяни вниз, а я вверх…

Штурвал скрежетнул, туго сдвинулся с места. Потянуло сквозняком, и огонек зажигалки погас. Они вошли в темноту за дверью. Быкадоров пошарил по стенке, зажегся тусклый электрический свет. Ряд лампочек в проволочных намордниках тянулся по стене низкого длинного подвала и исчезал за поворотом. Быкадоров задраил дверь, повернув такой же, как и снаружи, штурвал. Перевел дух, защелкнул на штурвале небольшой рычажок и засмеялся:

— Пусть теперь колотятся!

— Что здесь? — спросила Мария почему-то шепотом.

— Бомбоубежище, — сказал Быкадоров. — Насколько я знаю, им не пользовались лет десять или больше. Многие и не подозревают о его существовании. А когда-то нас сюда регулярно гоняли на занятия по гражданской обороне… Теперь поищем инструмент.

За поворотом открылся подвал гораздо выше и шире. Тут стояли вдоль стен какие-то деревянные рамы с настилами и ящики. В одном из них Быкадоров нашел толстый лом, в другом — странный жужжащий фонарик.

— Это нары, — объяснил Быкадоров, показывая на деревянные настилы. — А это фонарик с динамкой.

Они прошли большой зал бомбоубежища и оказались перед другой дверью, Быкадоров выключил свет, и они начали подниматься по такой же пыльной лестнице и поднимались, как показалось Марии, всю ночь — когда остановились, у нее сердце в горле прыгало. Быкадоров сунул фонарик.

— Нажимай почаще…

И как ни в чем не бывало начал возиться в полутьме, чертыхаясь, когда лом срывался и отшибал пальцы. Мария пригляделась: Быкадоров выворачивал замок из металлических петель на железной двустворчатой двери. Наконец одна петля с хрустом лопнула, замок упал. Быкадоров приоткрыл дверь — и они оказались в голом поле. Неподалеку темнел высоченный забор станции, за которым поднимались блоки.