Макс фон дер Грюн - Лавина

— Это по́шло, дорогой отец… Будешь пить пиво? Попробуй разок вино, оно замечательное.

— Лучше пиво. В этом городе можно пить только пиво, и ничто другое.

— Понимаю. И к пиву подходит эта страшная синяя рубашка, которая на тебе, страшный красный галстук и этот немыслимый коричневый костюм. Ты образец безвкусицы. Если ты в таком стиле будешь управлять предприятием Хайнриха, то скоро оно обанкротится. На тебя хоть и соберется много зрителей, но они будут только смеяться над тобой. Я знаю в городе хороший магазин мужской моды — «Бэр и Айхенауэр». Зайди туда и приоденься. Чудеса начинаются с внешнего вида. Рабочие знают о твоих добрых намерениях, твои костюмы внушат им к тебе уважение.

— Меня уважают не за мои костюмы, дорогая дочь.

— Тогда посмотри хотя бы по сторонам. Посмотри на этих бравых бюргеров, как они таращатся на меня, похоть так и брызжет из их глаз. С такими типами тебе придется иметь теперь дело. Подбери себе подходящий костюм, подходящий галстук, никогда не гоняйся за последней модой, это смешно, и обзаведись хорошенькой секретаршей, которая умеет держать язык за зубами и иногда думать о тебе. Это уже половина успеха, разумеется, если ты действительно решил взять на себя руководство заводом.

— Мне поручили определенные обязанности, которые я буду выполнять, если только ты не скажешь мне без обиняков, что Хайнрих придумал свою модель лишь ради тебя, а меня запряг, как быка, наверное, затем, чтобы загладить свою вину.

— Нельзя быть таким примитивным, отец. Ты недооцениваешь этого человека, которого знал гораздо дольше, чем я. Ты ведь знал его еще тогда, когда меня и на свете не было… Что хочешь на сладкое?

— Яблочный компот.

— Этого тут не бывает.

— Тогда вообще ничего.

— Я возьму ассорти из сыра, хватит на двоих… Как мать?

— Недавно заходила ко мне. Обычный номер: слезы рекой. Потом хотела раздеться, но я выставил ее за дверь.

— Деликатностью ты никогда не отличался. Всегда относился к матери только как к объекту своих желаний.

— Ты живешь одна?

— Я никогда не бываю одна.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь. Даже если сейчас ты и не признаешься, то все равно убежден, что я была шлюхой Хайнриха Бёмера. А если бы и так? Это бы ничего не изменило, потому что он вложил мне мозги. Это был человек, который мог понять все. Во всяком случае, старался и обо мне заботился.

— Не очень-то лестно выслушивать такое от собственной дочери.

— Вот именно, но я могу оплатить любой счет, а ты сегодня мой гость. Вскоре и ты сможешь питаться в счет накладных расходов, фирма оплатит. Но при этом не спускай глаз с Гебхардта.

— Почему ты о нем вспомнила?

— Долгие годы он вел личные дела Хайнриха, а я была номером счета, который он знал. Два года назад Хайнрих отобрал у него все приватные дела — перестал доверять Гебхардту. Почему, я не знаю. Свои личные дела Хайнрих передал доктору Паульсу. Я бы пригляделась к Гебхардту поближе. Постаревшие прокуристы честолюбивы и властолюбивы.

— Спасибо за совет. Надеюсь, что смогу им воспользоваться.

— И подумай о костюме. Белая рубашка и синий галстук тебе к лицу. Магазин называется «Бэр и Айхенауэр».

За несколько дней до общего собрания мне позвонила гранд-дама и попросила прийти к ней на городскую квартиру. Она любезно поинтересовалась, когда у меня будет время; время у меня было, и к вечеру я поехал к ней. Гранд-дама встретила меня в дверях, провела в большую гостиную, которая была уже мне знакома, и предложила на выбор кофе, чай и алкогольные напитки. Я попросил чаю, и, когда мы сели напротив друг друга, она стала непринужденно разглядывать меня, а потом улыбнулась.

— Я просто хотела познакомиться с вами неофициально, — сказала она, — прежде чем мы будем регулярно встречаться в правлении.

— Сударыня…

— Моя фамилия Бёмер… Я тогда очень сожалела, что ваша жена после свадьбы полностью прервала связи со мной и моим мужем, очень сожалела. Она была человеком долга, но, впрочем, кому я это рассказываю.

— Полностью связи не были прерваны. Близнецы регулярно навещали мою жену и сейчас еще навещают, если им позволяет время.

— Разумеется, они совершенно без ума от нее… Видите, как неожиданно перекрещиваются наши пути, таким вот необычным образом, лучше и мой муж не мог бы придумать. Вы верите в успех его плана?

— Да. Верю, иначе я отказался бы с самого начала.

— Господин Шнайдер — дельный человек.

— В этом я убежден, иначе ваш муж не назначил бы его своим преемником.

— Да, у моего мужа, конечно, были на то свои основания. Жаль только, что у сыновей нет ни малейшего интереса к заводу. Моему мужу следовало бы раньше привлечь обоих к производству.

— Не все еще потеряно. Они молоды, понятно, что для них университет дороже, чем завод, выпускающий электромоторы.

— Может, это и хорошо… Как поживает ваша жена? Я уже давно ее не видела.

— Мы были на похоронах.

— Знаю, мне рассказывали. Тем не менее нам надо возобновить личные контакты. Я всегда ценила вашу жену, хотя бы потому, что, когда я начала болеть, она взяла на себя материнские обязанности.

— Моя жена очень загружена работой. Ей часто приходится работать по воскресеньям и в праздники.

— Господин Шнайдер подготовит для вас договор, который позволит вашей жене оставить работу. Ведь она уже не так молода. Если я не ошибаюсь, ей теперь за сорок.

— Совершенно верно. Но раз вы знаете мою жену, то вам должно быть ясно, что она не может жить без работы. Дома она будет скучать.

— Мой муж тоже был увлечен своей работой. Собственно говоря, это счастливые люди.

— Если знаешь, ради чего работаешь… Я очень надеюсь, что в правлении получу обязанности, которые доставят мне удовлетворение.

— Об этом позаботятся. А пока подождем, к какому решению придет собрание. Я настояла, чтобы мои сыновья тоже пришли на собрание, это мой долг перед персоналом.

— Коллектив обеспокоен, госпожа Бёмер. Всё новое люди встречают без восторга.

— Иногда надо подталкивать людей к счастью. Вернувшись в машину, я закурил и задумался. Чего же хотела гранд-дама? Почему вдруг такой интерес к Кристе после того, как обе больше десяти лет не обменивались ни единым словом?

Был пасмурный февральский день, все тонуло в тумане и мелком дожде, улицы и тротуары покрылись грязью, город напоминал сырой подвал; Ганновершештрассе затянуло молочно-белой пеленой, за которой прятались многочисленные здания мелких и средних предприятий. Напротив проходной завода на тротуаре стоял цветочный киоск с букетами в пластиковых кадушках. Краснощекая толстушка в пестром платке приветливо улыбнулась мне из-за прилавка и крикнула:

— Господин, цветы. Пять марок любой букет. Для супруги, для подруги, для секретарши.