Макс фон дер Грюн - Лавина

Я кивнул ей, проходя мимо, она в ответ помахала рукой, как будто я был ее постоянным покупателем.

Вахтер у проходной молча показал мне дорогу к складу готовой продукции. Там встретила меня обволакивающая теплота, которую излучали пятьсот человеческих тел. Три четверти персонала сидели на деревянных складных стульях, бог весть откуда взятых, остальные расположились на стеллажах и ящиках, прислонились к нишам или устроились на подоконниках. Были смонтированы громкоговорители, сооружена небольшая деревянная трибуна с микрофоном.

В первом ряду сидели близнецы, нотариусы Гроссер и Вольрабе, доктор Паульс, гранд-дама, Шнайдер, Гебхардт и Адам, в следующем ряду — коммерческие и технические служащие. Для меня оставили место в первом ряду — Шнайдер, заметив меня, показал на свободный стул рядом с ним, — но я не воспользовался предложением и прислонился к опорному столбу: отсюда было лучше видно.

Стояла необычная тишина. Я не слышал шарканья ног, разговаривали не громко, только шепотом; вся атмосфера напоминала театр, когда после третьего звонка ждут поднятия занавеса. Последний звук замер, когда поднялся Шнайдер, вышел на трибуну и встал перед микрофоном. Ему не надо было просить тишины, тишина сама встретила его. В руках он держал текст своего выступления, которое я уже знал. Он много раз советовался со мной по телефону, просил внести поправки и дополнения.

— Многоуважаемая госпожа Бёмер, многоуважаемый господин Ларс Бёмер, многоуважаемый Саша Бёмер, дорогие коллеги! Я не намерен произносить длинную речь и объяснять, почему мы здесь собрались. Это каждому слишком хорошо известно. О необычности нашего собрания все вы узнали из письма, посланного вам восемнадцать дней тому назад вместе с договором, которому сегодня, если будет общее согласие, мы хотим вашими подписями придать законную силу. У вас было достаточно времени обо всем подумать, посоветоваться с друзьями и сведущими людьми. Многие из присутствующих здесь за последние дни и недели вели и со мной оживленный обмен мнениями. Кое у кого сомнения отпали, у кого-то они, наоборот, возникли. Многие из вас — я это хорошо знаю — сбиты с толку, растерянны, полны подозрений, настолько необычно то, что мы хотим сегодня утвердить. И все-таки мы хотим сегодня претворить в жизнь завещание всеми нами высоко ценимого и слишком рано от нас ушедшего Хайнриха Бёмера, хотим, чтобы оно приобрело юридическую силу: коллектив станет на пятьдесят процентов владельцем завода электромоторов Бёмера. Госпожа Бёмер перед этим собранием заверила и уполномочила меня объявить здесь, что если наш опыт оправдает себя, то с течением лет она и ее сыновья совсем откажутся от участия в делах фирмы и постепенно передадут оставшиеся в собственности семьи пятьдесят процентов заводчанам с тем, чтобы когда-нибудь — это ее настоятельное желание, выходящее за рамки завещания, — завод полностью перешел в руки коллектива. Тогда мы все станем владельцами предприятия, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями.

Это, уважаемые коллеги, разумеется, не значит, что отныне каждый может делать или не делать на заводе все, что захочет. Работа будет продолжаться, как и прежде, с той разницей, что каждый будет работать уже не на единоличного владельца, а на себя самого и на других. Будем хорошо хозяйничать, будем много и получать, будем нести убытки, значит, придется разделить их поровну. Я произнес слово «убытки», но хочу сразу же оговориться, что зарплату и жалованье это не затронет. Только в том случае, если убытки перекроют допустимое, чего, разумеется, никто не хочет, каждому придется раскошелиться. Надеюсь, что такого никогда не случится.

Правление нашего предприятия, согласно последней воле Хайнриха Бёмера, возглавлю я в качестве директора завода с неограниченными полномочиями. В правление войдут также госпожа Бёмер, которая вместе с тем представляет интересы обоих сыновей, разумеется, господин Гебхардт, ответственный за коммерческую часть, господин Адам, ответственный за техническую часть, и председатель производственного совета, которого нам предстоит заново избрать. Кроме того, в правление войдет не работавший раньше на предприятии господин Эдмунд Вольф, который стоит вон там, прислонившись к столбу, поскольку не выносит длительного сидения. Он, я должен это подчеркнуть, включен в правление по настоятельному желанию Хайнриха Бёмера. Правление, как правило, будет собираться один раз в неделю по понедельникам в пятнадцать ноль-ноль. После семнадцати часов каждый может прийти ко мне с любым вопросом.

Мы стоим на пороге большого, нового эксперимента. Я прошу вашего доверия. Если каждый будет помогать по мере своих возможностей, то наш эксперимент осуществится, несмотря на все препятствия. У нас нешуточные конкуренты — крупные концерны, мы зависим также, и об этом нельзя умолчать, от благосклонности банков, но наша работоспособность, наша изобретательность и качество нашей продукции опровергнут лживые утверждения, что эта модель абсурдна и заранее обречена на провал, опровергнут насмешки и проклятья, а также смехотворные и гнусные измышления — некоторые из вас могли прочесть подобного рода писания в газете, — будто модель инспирирована коммунистами.

Надеюсь, вы не оставите мои слова без внимания. Буду и впредь к вашим услугам.

Почти никто не зааплодировал. Внятно захлопали лишь я и сидевшие в первом ряду, громче всех — гранд-дама. Пятьсот рабочих и служащих молча глазели на трибуну, на одинокого человека перед микрофоном, который бесстрастно, но поэтому особенно убедительно прочитал по бумажке свое выступление. Гранд-дама забеспокоилась, заерзала на стуле, несколько раз оборотившись назад; близнецы сидели как изваяния, Гебхардт будто окаменел. Нотариусы Вольрабе и Гроссер смотрели в потолок. Доктор Паульс беспрерывно сморкался в большой носовой платок, а Адама, казалось, придавили к стулу.

Шнайдер сложил свои бумаги. Он смущенно оглядывал собравшихся, хотел сойти с трибуны, сделал уже три шага, потом снова вернулся к микрофону и сказал:

— Теперь перейдем к прениям. Я распорядился, чтобы здесь поставили четыре микрофона, тогда каждому, кто захочет выступить, не придется выходить на трибуну. Прошу помнить, что регламент для выступлений ограничен тремя минутами. Если каждый пожелает воспользоваться своим временем, то получится тысяча пятьсот минут, значит, двадцать пять часов.

— Хороший математик, — услышал я чей-то голос.

Кое-кто засмеялся, Шнайдер тоже это услышал и заметил:

— Да, я хороший математик, потому что не собираюсь здесь ночевать.

Потом решительно встал Адам и подошел к микрофону. Он долго откашливался, прежде чем начать говорить.