Макс фон дер Грюн - Лавина

— Поезжайте со мной, господин Вольф, давайте сразу же установим истину. Нам надо выяснить, проделал ли все это Гебхардт один, или у него были помощники.

По дороге Шнайдер сказал:

— Согласно почтовому штемпелю, срочные письма были сданы вчера между двадцатью и двадцатью двумя часами. Есть служебный график, и можно легко выяснить, кто в это время дежурил в ночной смене.

— Почтовые служащие не обязаны давать справки посторонним, — сказал я.

— Предоставьте это мне. Я что-нибудь придумаю.

У окошка главпочтамта Шнайдер спросил у дежурного чиновника, бородатого мужчины лет сорока, кто дежурил вчера ночью. Чиновник холодно смерил его взглядом, но Шнайдер, смеясь, добавил:

— Знаете, я вчера вечером отправил с курьером кучу писем и заплатил пятисотмарковой купюрой. И только дома обнаружил, что ваш коллега переплатил мне сдачи на целую сотню. Хочу вернуть ему эти деньги, чтобы он спал спокойно.

— Ну, раз так, — ответил чиновник. — Конечно, я знаю этого коллегу. Подождите минутку, я напишу вам его адрес, он определенно сидит дома.

Минуты через две он вернулся и протянул Шнайдеру записку.

— Вот его адрес. Передайте ему от меня привет, пусть сегодня примет рюмочку, у него есть на то все основания.

Мы нашли почтового курьера в районе Дорстфельда, в своем саду за домом. Он удивленно посмотрел на нас, когда мы вошли через узкую садовую калитку. Шнайдер сунул ему прямо в лицо фотографию и спросил:

— Господин на фотографии, слева, вчера вечером сдал вам кипу срочных писем для отправки. Не припомните ли его?

— Да, — сказал почтовый курьер, бросив взгляд на фотографию. — Да, припоминаю. Такое количество срочных писем так скоро не забудешь. Разве что-нибудь не в порядке?

— Спасибо, — ответил Шнайдер, и мы ушли из сада так же стремительно, как и явились сюда. Почтовый курьер, ничего не понимая, смотрел нам вслед.

По дороге на завод Шнайдер тихо рассмеялся.

— Как видите, — сказал он, — нападение врасплох всегда ведет к успеху. Теперь у нас есть бесспорное доказательство, и остается только узнать, почему Гебхардт это сделал. Зиберт, кажется, к этому не причастен. Вы сегодня вечером дома?

— А что?

— Если вдруг я еще что-нибудь надумаю. Сегодня мы больше ничего не сможем сделать. По праздникам город вымирает.

Он остановился на заводском дворе рядом с моей машиной и, когда я выходил, добавил:

— Хорошо, что близнецы уехали во Францию на похороны гранд-дамы. О письме Гебхардта они узнают, но к тому времени, я надеюсь, страсти улягутся, а Гебхардту — каюк. А теперь пойду повешу фотографию на место.

Когда поздно вечером перед самым ужином я вернулся домой, Криста даже не спросила меня про демонстрацию, о которой я ей наврал. Она была так поглощена стряпней, что вся раскраснелась и приветливо поздоровалась со мной. Я уклончиво промолчал, прикинувшись усталым. Была приготовлена баранья нога с артишоками.

За ужином Криста спросила:

— Были неприятности?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так. Потому что ты уж слишком неразговорчив.

— Разве?

— А как демонстрация?

— Ничего значительного.

— Почему ж тогда тебя так долго не было?

— Встретил знакомых. Ты ведь знаешь, как бывает, так скоро не отделаешься.

— Тебе нужна завтра машина?

— У нас, правда, завтра заседание правления, но можешь ее взять. Поеду на трамвае.

— Собственно говоря, за тобой должны бы прислать служебную машину, ведь ты не для собственного удовольствия поедешь на завод.

— Ты права. Попрошу Шнайдера.

— Попросишь? Нет, потребуешь. Ведь, в конце концов, ты представляешь интересы близнецов.

— Ты права. Но в любую роль надо еще вжиться.

— Когда ты подпишешь договор? Близнецы давно уже подписали.

— Завтра. Перед заседанием.

— Будет мало времени. Возьми такси, пусть его тебе оплатят.

Глупо было выдумывать эту демонстрацию, но я надеялся, что Криста не узнает о моей лжи. Продолжавшаяся уже несколько недель забастовка печатников могла бы мне помочь: ежедневные газеты, если они вообще выходили, печатались только на четырех страницах, давая лишь краткий обзор международных новостей, местная хроника почти начисто отсутствовала.

Во вторник еще сохранялась прекрасная погода. В десять утра я подписал у нотариуса Гроссера договор, уже подписанный Ларсом и Сашей. Все формальности заняли минут десять. Гроссер распрощался со словами:

— Желаю вам счастья и успеха, хотя у меня лично нет повода для веселья.

По дороге на завод я раздумывал над его странной фразой и нашел ее оскорбительной.

Я ожидал увидеть изменившийся, неспокойный, незнакомый завод, возбужденно дискутирующих людей, стихийное собрание коллектива. Ничего подобного. Внешний вид завода был самым обычным, производственный шум убеждал, что работа идет ритмично. Такая нормальная обстановка настолько сбила меня с панталыку, что я остановился перед административным корпусом, изумленный тем, что после письма Гебхардта все шло своим чередом, будто ничего и не случилось.

В приемной Шнайдера секретарша попросила меня минутку подождать. На ее письменном столе на самом виду лежало роковое письмо. Я сел и стал листать сокращенный выпуск газеты.

Потом вошел Гебхардт и вопреки своей привычке чуть ли не восторженно поздоровался со мной, спросил, как я провел праздники, заметил, что наконец-то погода меняется и теперь установится. Он взял письмо со стола, протянул его мне и спросил:

— Читали уже?

— Читал, — ответил я.

Наконец Шнайдер открыл свою дверь и сказал:

— Госпожа Кёрбер, пожалуйста, в течение часа ничем не беспокойте. Прошу пройти, господа.

Адам и Хётгер уже сидели в кабинете и кивнули нам, когда мы вошли.

— Прошу садиться, — сказал Шнайдер, — мы не задержимся дольше обычного, хотя повод не совсем радостный. Каждый из вас ознакомился с анонимным письмом, с начала смены я только и делал, что успокаивал рабочих и убеждал их в том, что это дело рук замаскировавшегося клеветника, за спиной которого, я уверен, стоят влиятельные круги, стремящиеся погубить нашу модель. Клеветник действует испытанным методом: того, кто мешает, легче всего дискредитировать с помощью какой-нибудь постельной истории. Такой метод насколько стар, настолько и подл. Слава богу, коллектив отреагировал на письмо так, как я и ожидал, а именно по принципу: кто пишет анонимки, у того у самого рыльце в пушку. Ну а теперь к делу.

Шнайдер взял в руки письмо и с кажущейся непринужденностью продолжил:

— В дни праздников, по данным вахтера, на завод приходили три человека. Господин Адам в страстную пятницу…

— Я забыл чертежи, и мне пришлось искать их в конструкторском бюро. Потом я взял работу домой.