Елена Блонди - Инга

За рулем грузовичка, белого, с синей надписью «Молоко» по круглому боку, выставив мосластый локоть, сидел Мишка Перечник.

Видел, понял Ром, как мы тут с ней досвиданькались. Еще что-то ворочала голова, не успевая додумать, а тело уже выполнило ряд привычных пацанских жестов. Ромалэ махнул Перцу подбородком, указывая вслед девочке, осклабился и, не вынимая рук из карманов, по-обезьяньи дернул бедрами вдогонку синей фигуре с темной гривкой волос. Раз и еще раз. Показывая, а вот я ее сейчас прямо. И проводил…

Перец криво улыбнулся. Машина дернулась, солидно порыкивая, и поехала, мелькая за стволами деревьев.

На остатках хмеля Ромалэ пытался сообразить, ну и чего случилось-то. И успокоил себя — да нихрена не случилось. Горча в бегах. Перец свой пацан, болтать не станет, чего видел — не видел. Да и малая, все равно своему Ромео правду скажет. Хм. Правда, оказывается, иногда, типа лучшая страховка. Главное, чтоб не трепали, — просто так отпустил, как импотент какой.

Пошел обратно, некстати вспоминая узкие глаза Горчика и его нехорошо внимательный пристальный взгляд. Вроде сопля соплей пацан, а поднялся сам, жилистый и упорный. Такие — они самые опасные. Когда им башню рвет.

Инге снилась Керчь. Тот мягкий день в сентябре, когда приехала в первый раз, и они вместе гуляли, поднялись по старой лестнице на самую верхушку Митридатского холма и Сережа показывал ей места, откуда недавно ушли.

— Видишь, столбы с прожекторами? Стадион. Автовокзал рядом, куда ты приехала. А это, с деревьями, Лента, мы там мороженое купили. На море поедем по этому шоссе, за телецентром еще пара остановок. И вниз. Тебе понравится там. Парк, старый такой, пацаны говорят, на склонах фазаны ходят. Прикинь, в городе, под домами прям — фазаны. А еще там песок классный, яркий, там видать железа много, я тебе покажу, из глины вываливаются окаменевшие ракушки древние, так они не просто в камне, а в кусках железной руды.

Инга смеялась, кивая. И все время поворачивалась — посмотреть на него. Волосы короткие, еще не отросли, торчат смешно вихрами. Но его тонкий нос с мелкими веснушками. Красивые губы. Тайно думала про себя — скорее бы уже на море, вместе купаться и лежать на песке. И после той ночи в Оленевке, когда спали вместе, и проснулись, чтоб не пропустить волшебное время, целовались… после той ночи и тут можно будет…

Ругала себя за жадные мысли. И ничего поделать с ними не могла.

Во сне Сережа первый пошел в воду, обернулся, ждал, а она медленно входила, прижимая к бокам покрытые пупырышками локти. И мягко обняв, нащупал на спине узел купальника, развязал, снимая через ее шею трикотажную петлю. А она, опуская голову, прижималась к нему грудью. Такое счастье.

Но сверху, удобно устроившись на травяном склоне, как в театре, смотрел на них Ромалэ. Сидел, покусывая травинку. И когда Инга увидела его, оскалился, приветственно поднимая смуглую руку.

Опешив и рассердясь, она резко отвернулась. И проснулась, махнув рукой и задевая себя за ухо и щеку.

Приходя в себя, села, накидывая на ноги съехавшую простыню. Вокруг стояла ночь, еще совсем глухая, казалось, она сама спала и видела свои тайные ночные сны.

Инга подтащила подушку повыше, оперлась спиной и, лохматя волосы ладонью, задумалась тоскливо.

Козел Ром, болтая свои пьяные речи, в чем-то был прав. Сколько же Серому бегать? Бросил школу, ну, поступил в бурсу. Потом перевелся в морское училище. И она вздохнула спокойнее, думая — можно строить хоть какие-то планы. И вот снова. Получается, уже целый год он висит между небом и землей. И есть ли этому конец? И какой? Был бы на месте Рома нормальный друг, чтоб помог и посоветовал, да пусть бы даже попросил своего могучего прокурорского дядьку, что-то сделать. Это ведь не грабеж, не телесные, как там, повреждения. Серега сказал, и она ему верит, всех дел — несколько найденных у него в комнате самокруток и коробок с травкой. И за это — три года? Да пусть даже два или один. Все равно — судимость. И какой он после этого будет? И как будут они?

Инга не прогоняла мысли об общем будущем. Да, ему всего восемнадцать и был бы он Ромалэ, фыркнул и возмутился, собираясь гулять до тридцатника, а там папик пристроит во взрослую жизнь. И Инге всего семнадцать, через неделю стукнет. Но на диком берегу, семь дней живя одной на двоих жизнью, они многое поняли друг о друге. Она о нем. Люди ведь разные. И Вива про то говорила, в душевных беседах. Сережка не должен быть один. Зачем откладывать на несколько лет то, что можно получить уже сейчас? Он получил Ингу. И она совершенно не против. Так что теперь, загибать пальцы, дожидаясь приличного возраста, как вечно качают головами соседи, ах, совсем еще детки, ах, и не погуляли на свободе. Он и так гуляет на свободе чуть не с коляски, вон Саныч рассказывал, как Валя Горчичникова живет, вернее, как живет, оно само ясно, а говорил о том, что с самого детства парень, считай без семьи. Ему нужны близкие люди. Чтоб его любили, тощего, сильного, упрямого. Любовались и беспокоились за него. Совали вкусный кусок и переживали, чего настроение у нашего Сережика вдруг не то. Сама Инга это очень хорошо знает. Тоже всю жизнь без матери и без отца. Но Инга знает и еще одно. У нее есть Вива. Потому Инга лучше Серого понимает, что у него отобрала непутевая злая Валя Горчичникова. Знает, как выглядит любовь, забота, ласка.

— Хочу, чтоб и ему. Тоже. И чтоб не только я…

Шепот поплыл в теплом воздухе и утих. За приоткрытым, забранным сеткой окном откликнулся сонный стриж. Инга кивнула, обхватывая коленки. Она права. А будущее, ну что ж, оно будет. Какое-то. И кусочек его совершится совсем скоро. Кусище. Продлится сначала всего одну ночь, но это будет очень-очень важная ночь для обоих. И хотя целую неделю на жарком песке они не отлипали друг от друга и уже были, правда-правда, как в настоящем раю, и даже лучше, потому что…

Она закрыла глаза, вспоминая. И улыбнулась. Дурак Ромалэ, полный дурак. Со своим поцелуем. Да разве понять ему, как оно бывает. И хорошо, что у Инги был Каменев, она раздевалась и уже тогда хотела его. А у Сереги были его дурацкие летние девочки. Теперь им обоим есть, с чем сравнить. И оба понимают, будущая и первая настоящая ночь — это совсем другое. Настоящее.

Она медленно легла, закидывая руку за голову и таща пониже подушку. Поворочалась, устраиваясь. Не будет никаких резинок. И никаких таблеток. Ни-ка-ких. Она так решила. Пусть судьба решает за них. Как решила за Виву и за маму Зойку. И даже если Сережа испугается, ну и нестрашно. Он все равно поймет, чем больше вокруг тех, кого любишь, и тех, кто любит тебя, тем лучше.

Инга закрыла глаза. Главное, чтоб он сумел появиться. Если нельзя будет, она потерпит. Но пусть все сложится так, как ей мечтается каждую ночь.