Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух

В Прагу приехала не только копия «Амаркорда». Появился здесь и некий Кера, сараевский вор, известный своей способностью опустошать самые шикарные бутики одежды прямо на глазах у продавцов. Примечателен он был и своим необычным словарным запасом. Искусно пользовался собственным неписаным словарем, изобиловавший названиями, обозначавшими деревенщину. Когда кто-нибудь говорил Кере:

- Как сам, земляк? – он свое, видимо, аристократическое происхождение оберегал словами:

- Картошка тебе земляк.

«Папак» - было обычным сараевским прозвищеv негорожан. На самом деле те, кто были, как бы, горожанами, в основном представляли собой городскую бедноту, которой было лестно, что есть кто-то, находящийся еще ниже их по социальной лестнице. Кера же был вором изысканным. Всех понаехавших и неприятных он называл «покосниками». Имея в виду косарей сена, видимо, а позже ввел в обиход «початки». Ну, как у кукурузы. Если кто-то был хуже «папака», его звали «початком».

Мошенник Кера ехал в Берлин, и по пути остановился в Праге. В «Славии» он узнал адрес общежития.

- Братишка, я в Праге, еду в Берлин, имею к тебе кое-что важное, - позвонил он с проходной общаги.

Он был единственным, кто мог сообщить что-нибудь про Майю, о которой я думал в прошлые выходные. В общем, дело было так.

- Братан, она тебя любит, эти, которые сейчас вокруг нее, это мыши, покосники без шансу, брателло, самая красивая женщина в Сараево говорит - ты один четкий!

Я начинаю дуреть:

- Да ладно, братишка, нету ж ничего такого.

- Как нету, чего нету, ты че бубнишь как покосник, нельзя оставлять такое сокровище чуханам.

- Забудь – говорю – я на этой истории поставил точку.

Поблагодарил за обед и добавил:

- Пора мне в академию. Там сейчас будет показ „Амаркорда”.

- Чего-чего?

Возбужденный, выскочил я на улицу, побежал в общежитие собрать вещи, и, вместо просмотра «Амаркорда», решил ехать в Сараево проверить керин рассказ. А что, долго, что ли. На бегу к вокзалу Хлавни Надражи я думал о том, что этот Кера, на самом деле, задает старый сараевский вопрос, в ответе на который обнаруживаются элементы экзистенциальной философии:

- Где в этой истории место для меня? – спрашивал Кера-вор, когда вспоминал стервятников, которые вились около Майи.

И я уехал в Сараево, почувствовав, что увижу „Амаркорд” как-нибудь потом.

Измученный бессоницей и табаком, через двадцать восемь часов пути я добрался до Сараево. В «Шеталиште» я был первым посетителем, официантка Борка принесла мне вареное яйцо, а я сидел на электропечке и грел себе задницу.

- Я смотрю, тебя и заграница не научила манерам! Ты чего, и в Праге на печке сидишь? А ну, слезай, испортишь мне печь!

- В Праге нет электропечей, деревенщина, там всюду отопление на газе из Сибири!

- Слезай давай, видишь, печка уже прогибается!

Официанты и официантки были в старой Югославии, как и полиция, привилегированной частью населения, рабочий стаж им засчитывался быстрее, и почти все они были стукачами. И не только потому, что официантки и подавальщицы, те, что доносчицы, чаще выходили замуж за полицейских, нет, они могли вообще не быть в списке оплаченных агентов УГБ, а доносили для удовольствия.

- И вот еще: Майя твоя, знаешь, гуляет с сыном того хирурга, Васильевича! Парень и не то чтоб уж супер, по мне-то ты интересней будешь!

- Хороший человек этот Васильевич. Помню, в шестьдесят первом году наложил мне гипс, когда я сломал руку, перенося Титаник, – делал я вид, что эта информация для меня ничего не значит.

- Все это несерьезно, не о чем тебе беспокоиться – сказала зашедшая в «Шеталиште» Амела Аганович, лучшая тогда подруга Майи.

- Этого Васильевича она посылает на Грбавицу за пирожными. Обожает она эти тортики и шампаньезы из кондитерской «Ядранка». А для тебя он неопасен, потому что Майе не пара.

- Да оставь это, Амела, мне оно больше неинтересно.

- Хорошо-хорошо, знаю, так просто тебе сказала.

Златан Мулабдич, Бад Спенсер „Шеталишта”, поднялся раньше всех и первым пришел в кафану. Дрался он редко, будучи человеком души шелковой, будто девичьей, но был опасен, если его разозлить. Однажды он избил двоих, потом дождался скорой помощи, и занес их вместе с медбратом в машину, потому что они так и не очнулись. Очевидцы утверждали, что когда скорая помощь, включив сирену, отправилась в больницу, он расплакался. Злая сел на наш стол, обнял меня, расцеловал, и сказал:

- Видел вчера твою Майю, - на что я пожал плечами, в смысле «ну а мне-то какое дело».

- Что вы пристали с этой Майей, люди, бросьте вы, я приехал вас повидать, а вы Майя то, Майя се.

Злая показал на мостовую через дорогу от „Шеталишта”, перед магазином «Новый дом».

- Дружище, вчера она прошла вон там, и все тут прямо со стульями поворачивались за ней следом. И ничего такого, даже женщины пялились, чувак. Так хороша!

- Ну а мне-то что. Что было, то прошло, брат.

Взял я номер телефона Амелы и пошел домой спать, чтоб возместить бессонную ночь.

А вечером я гулял по Титовой, и другим извилистым сараевским улицам. В конце концов, городской автобус отвез меня на Грбавицу, в кондитерскую «Ядранка». Сел в углу, заказал лимонаду, надеясь, что Майя пошлет этого Васильевича за шампаньезами и пирожными. Чтоб не подвергать сомнению майин вкус, съел семь шампаньезов, одно пирожное и подумал, что сейчас меня вырвет. Так оно, в конце, и случилось. Вышел наружу и проблевался. А снаружи было холодно, мерзнуть мне не хотелось, и младший Васильевич все не шел и не шел. Я вернулся в кондитерскую. Опять попросил лимонаду. Нигде никакого Васильевича. На его счастье, а может и на мое. Так он и не пришел, а меня понемногу отпустила нервозность. Внутри меня боролись герцеговинец и человек. Парень не виноват, говорил человек, а герцеговинец озабоченно качал головой, «Слышь ты, пока не рыпнешься, отвечаю, я тебя и пальцем не трону, ясно?»

Вообще-то я не уверен, что обошелся бы с ним нежно. Скорей, сказал бы ему что-нибудь вроде: «Э, кто на меня залупается, тому жизнь завершается, понял»?!

Нет, нехорошо, подумал я. Ведь он же должен ответить это: «Чего?», за которым последует, ясное дело, двойное «Чего, чего?». Наверняка это нас до что-нибудь да доведет. Лучше, подумал я, спрошу-ка я его: «Ну ладно, тебе че надо-то?»

Он, конечно, ответит: «Что, это мне-то чего надо?» - и когда скажет это «Чего, чего?» - уж тут я не выдержу и должен буду ему сказать : «Лучше не дергайся, малой, не то раскрошу тебя, как двоечник мел!!!»

Не знаю, успел бы он спросить какой такой мел, потому что вот тут я б ему и врезал.

В магазин зашел хозяин и посмотрел на меня с явным любопытством.

- Тебя как зовут, парень?

- Кустурица – ответил я.

- Да сиди-сиди… Пирожное хочешь? Я с твоим отцом лежал в интенсивной терапии. Долбануло нас обоих инфарктом! Отличный человек твой отец, пить то он как, перестал?