Елена Блонди - Судовая роль, или Путешествие Вероники

— О! — сказала Оля и повернулась — рассмотреть.

Молодой парень в тугих джинсах, сверкающих сотней заклепок, стоял, покачиваясь и держа наискосок высокий фужер с красным вином.

— Тихо! Тихо! — закричали за столиками, — дайте сказать, слуш…, слушайте! Вы!

Парень удовлетворенно кивнул, выпрямился сам и, выровняв фужер, прибавил громкости:

Дрогнул голосом, произнося слова с упреком:

Торжественно обвел глазами притихших за столом жен…

Голос окреп, заметавшись среди витиевато подобранных шелковых штор.

— Ладно тебе, Сашка, завел, — выкрикнула сидящая рядом молодая женщина, дергая декламатора за край джинсовой куртки. Тот отмахнулся, плеснув вином, и она, ойкнув, опустила голову, отряхивая мелкие колечки химической завивки.

Он поднял руки, как дирижер. И вдруг весь зал заревел, скандируя:

— и чьи! Сердца! Растоптаны! Ногами! на длинных! тонких! Каблуках!!!

Захохотали, переглядываясь, толкая спутниц в крутые бока. А те отмахивались с деланной обидой, тут же снова прижимаясь к супругам.

— Всё ясно… речь идет о моряках, — доложил тостующий.

И продолжил уже без остановок, а гудящие слушатели, устав от величины трагической поэмы, снова наливали, чокались, обхватывая шеи супружниц, целовали их в щеки и в носы. Но кто-то уже и выкрикивал обвинения, тараща косые глаза, а соседи по пиршеству вполголоса усмиряли, суя в руки очередную рюмку.

Трагически бубнил Сашка, обводя фужером пространство и тыкая им в смеющихся с некоторой обидой женщин.

Декламатор снова сделал паузу. Она все длилась и длилась.

Музыканты, тихо переговариваясь, подкручивали колки, вытирали потные лица и приглаживали волосы.

И наконец, когда пауза стала слышна всем и все снова сосредоточились, заорал во всю мочь, и зал снова подхватил его, салютуя нестройным звоном бокалов и рюмок:

Совершенно выдохшийся трибун махнул в себя остатки вина и сел, как упал, поддерживаемый с боков женой и соседями.

— Бухалтер милый мой бухалтер! — завизжала сменившая певца дева в черных шелковых бананах и серебряном пиджаке с огромными плечами.

Оля хохотала, всплескивая руками.

— Ну, все, отпад! Считай, все видели, да, Вероника? Ки-но, чесслово, просто кино!

У гардероба, суя руки в рукава своей курточки, Ника ответила все еще смеющейся Оле:

— Да если б это шутки были. Они ж и вправду в это верят. Практически все.

Вертясь перед зеркалом, и напевая в такт песенке, что неслась из ресторанного зала, Оля взбила черные волосы, тщательно укладывая вдоль щек косые прядки. Помахав рукой, подмигнула гардеробщику. Тот крякнул, маяча за своей пальмой, подумал и подмигнул в ответ.

Ника, поглядев на часики, шагнула к стеклянной двери, начиная уже немного нервничать.

— Оль, нам полчаса идти обратно.

— Угу, — Оля нагнулась к зеркалу, вытягивая губы, словно хотела поцеловать отражение, ловко подрисовала их помадой, — идем-идем. Выходи, догоню.

— Де-е-евач-ки! — заблеял давешний ухажер, подпрыгивая и оскальзываясь на трех невысоких ступенях, — ч-чтожы быстро так, ну-у-у…

— У нас мужья, — наставительно сказала Оля, поворачиваясь и выгибаясь, чтоб увидеть спину, провела ладошкой по маленькой попе, обтянутой джинсами.

И отодвигая мужчину, двинулась следом за Никой. Та ждала, придерживая тяжелую дверь.

— Так я же… я просто! Такие красивые деввач-ки! Имею я право! — мужчина выпятил живот, — в свободный вечер! Ну, имею? После работы!

— Смотря какая работа, — засмеялась Оля.

— Директор промтоваров тоже ж имеет право? Так? — мужчина скромно умолк, выжидательно глядя на барышень.

Ника вздохнула и сделала шаг наружу.

— О! — сказала Оля и остановилась. Поправила волосы снова, — какой-то вы молодой для директора. Наверное, зам. По ахч?

— Никакой не зам! — мужчина польщенно пригладил на лысине остатки серых волосиков, — просто. Просто директор. А вы! Даже пот-танцевать вот!

Оля быстро подошла к невзначай обиженному директору, смеясь, изобразила реверанс, держа пальцами полы курточки.

— Правда, некогда, ну, правда! Вы лучше скажите, где вас найти, что за магазин? Тут в Жданове? Глядишь и станцуем…

Тот замахал рукой куда-то в сторону туалета.

— Телефончик, — подсказала искусительница, — диктуйте, я запишу. Вадим Михайлыч, так. Дальше…

Ника вышла, дверь за ней мягко и тяжело закрылась. Через двойное стекло две Оли склоняли две головы над записной книжкой и две головы директора кивали, размахивая четырьмя руками.

— Уф, — Оля вылетела на крыльцо, победно помахала листочком, — представляю, как он офигеет, когда через пару дней позвоню, домой, ах, Вадим Михалыч, вы мне обещали, по-омните? — сыграла голосом, добавив в него медовой угрозы. Подхватывая Нику под руку, потащила ее вдоль пустой улицы.

— Связи, Вероничка, вот что важно! В наше время без связей ни-ку-да! У меня в Жданове своих знакомых маловато. Мамкины есть, но я хочу сама. Это, как раньше — нет блата, значит, ничего нет.

— Он от нас не дел хотел. Танцы. Всякое.

— Пф… мало ли что хотел. Можно все обставить, по-умному. А станет кобениться, пусть идет лесом.

Тротуар пришептывал в такт быстрым шагам. Ночной уже ветерок, пахнущий городской гарью и цветами, забирался под распахнутые куртки, но после выпитого все равно было жарко.

Оля сбавила скорость.

— Давай помедленнее. А то прибежим потные, как мыши. Никуда они уже не денутся, щас на проходную и на пароход. Как его? Профессор…

— Топилин, — послушно сказала Ника, приноравливаясь к прогулочному шагу спутницы, — это научные суда, небольшие совсем. От Южноморска такие ходят в Атлантику. Рыбу ловят, а еще там научная группа. Человек десять. Изучают океан, карты всякие рисуют. Прогнозы. Еще климат. И вода.

— Тоже, значит, загранщики?

— Угу. У меня мама работала, в институте. Я там много знаю народу.

И подумала — Даня, Ронка.