Елена Блонди - Судовая роль, или Путешествие Вероники

— Отлично. Бутылку Тамянки. Хлеб. Вероника, ты белый, серый или черный?

— Все равно, — поспешно сказала Ника.

— Шесть кусочков. Белого. Ах, да, еще порцию мясной нарезки.

Официант закончил чиркать в блокноте и гордо задрал остренький подбородок.

— Будут проблемы с салатом, — ласково напутствовала его Оля, — не забудьте, метрдотель в курсе, кто мы и почему тут сидим.

Официант деревянно склонился, будто клюнул что-то в жарком воздухе, и исчез.

— Кто мы? — переспросила пораженная Ника и расхохоталась, — а кто ж мы такие, Оль?

— Та! У меня маменька в Армейске зав ресторанным производством. А папенька — заведует овощебазой. Я все их хитрости наизусть знаю. Не боись, проверять они нас не будут. Они думают так — если смелые, значит за нами кто-то стоит и лучше не связываться.

— Я так не умею.

— А ты учись, — Оля оттянула вырез свитерка, чтоб чуть остудиться, — сейчас время такое, Вероника, если не можешь кусок ухватить, будешь сидеть голодная. Ты где работаешь? Кем?

— В детсаду. На полставки. Я ж не могу на полную, надо ездить к мужу.

— Да уж. Ну, полезное, конечно, дело. Выучишься, станешь заведующей. То совсем другие бабки. А еще, знаешь, мне сестра рассказала, в Москве сейчас коммерческие садики открывают! Вот не вру! Всякие разные, для детишек бизнесменов. Хочешь — пять человек в группе. А хочешь — будет его одна воспиталка воспитывать, да еще три учителя. Как при царе! Только давай…

Она сложила пальцы щепотью и потерла. Откинулась, милостиво кивая мясной нарезке и бутылке Тамянки. Взяла наполненный официантом стакан:

— Давай, Вероничка, за знакомство. И чтоб у наших мальчиков все там было чики-пики.

Вино щипало десны и стягивало рот. Ника отпила пару глотков и принялась за пышный омлет с торчащими из него кубиками розовой ветчины.

— Я ведь тоже в бизнесе, — прожевав, поделилась Оля, — магазин открыла, в центральном универмаге прям. Не комиссионка, нет. Только свой товар, новье. Называется «Парадиз-коттон»! Здорово, правда? Будет там джинсовая одежда и женская, и мужская. И детского навезем, это ж вообще клондайк, как бабы ломятся за детским коттончиком. А у вас есть дети?

— Сын. Женька.

— Вот! Ты сама в курсе. Все соседки, небось, тебя проклинают в спину, когда в заграничных шмотках мальчика выводишь. Эх, Вероника! Сейчас такие можно дела провернуть! Мы с Олешкой уже тыщу планов обговорили. За бугром еще есть такая фигня, он рассказывал — приходишь в магазин, а там коробки. И в них все шмотье — по доллару штука. Можно копаться, и там та-а-акие находятся вещи, улет! Вот эти штаны…

Она выставила длинную ногу, обтянутую голубой джинсой.

— Доллар! А они еще с резиной. То есть на любую задницу полезут. Вот и считай, доллар, а тут я их отдам за двести рублей, не меньше. Вычесть все расходы — чистой прибыли сто рэ с каждой пары. Ты не теряйся, мужики сейчас деловых любят, пусть наши мальчики там болтаются, а мы тут такого провернем!

Ника ловила кружочки огурцов и медленно жевала, запивая тамянкой. Все правильно говорила Оля. Ну почему ее разговоры вдруг напомнили ей маму, ее наивную уверенность в том, что каждый обязан своей картошечкой питаться? Получается, каждый просто обязан уметь делать деньги? Или вырастить еду и съесть ее? Наверное, Нике без мужа никак не выжить, маменьки зав производством у нее нет. И такой деловой хватки, как у Оли, тоже нет, и вряд ли она выучится, уж больно тоскливо становится каждый раз, как думает об этом. Наверное, Ника какая-то ущербная. Неудельная, как иногда, посмеиваясь, называл ее муж. За лунных котов никто ей не заплатит. И за тайные знания о том, что в темном вине живет ночная ежевика, перемешанная со звездами — тоже.

— Ты чего загрустила? Не печалься, Вероничка, — Оля слегка захмелела и, облокачиваясь на стол, с удовольствием смеялась, отмахиваясь от проникновенных жестов соседнего столика, — через часок прогуляемся обратно, и как прыгнем, как обнимем своих мужичков.

Она хихикнула, налегая на стол, чтоб говорить, не крича:

— Мы ж не расписаны еще. Олешка меня в список ставит как сестру. Смеется, ты ж моя сестренка, никому не отдам! Ну, ничего, в последний раз, когда приезжал, то родителям мы сказали — в августе подадим заявление. А чего тянуть дальше, и так второй год мы с ним любовь крутим. Пора и детей заводить. Если все путем, то к весне в декрет, год буду магазином спокойненько заниматься, а декретные получать как кладовщица у папки. Потом мать мне справку сделает, что ребенку нужен санаторий, то-се, продлеваю декретный до трех лет. А там можно и второго рожать. Прикинь, семь лет покручусь в бизнесе, мечтаю я, чтоб не один магазинчик, а целая сеть. А на очередь сразу встанем, как распишемся. На кооператив. Пока то се, а там и квартира.

— Да. Да, — сказала Ника, — я… мне в туалет надо.

В насквозь зеркальном туалете она оперлась на мраморную стойку, приблизила лицо к своему отражению, стараясь смотреть, как Оля на гардеробщика. Но глаза были растерянны и печальны, а губы кривились. Нет, не выйдет из нее путевой бизнесменши. И Оля ей нравится, вот же смех — просто нравится и все. Но как отдельная Оля. А не как дедушка ленин — всем пионерам пример.

Она посетила кабинку, вымыла руки, поправила волосы. Покусала губы и сердито сказала отражению:

— Не сильно и хочется.

В зале зазвучала томная мелодия — «Отель Калифорния». Куда ж без него.

Пора уходить, подумала Ника, возвращаясь к столику, где уже стоял официант и топтался расхристанный сосед в полупоклоне над Олей, верно, пришел приглашать.

Ника зашла сбоку и села на свой стул, налила себе минералки, избегая взгляда претендента на медленный танец.

— Это и это, мы оплачивать не будем, — Олин палец тыкал в цифры на листочке счета, — по вашему прейскуранту мы платим двадцать пять рублей, ну пусть еще пятерка сверху. Нет, трояка хватит. Откуда взялись еще пятнадцать?

— Так ночная наценка! — возопил оскорбленный официант, дергая плечами-крыльями.

— Мы пришли — в кафе, и платим по дневной цене. Спросите у метрдотеля.

Официант уныло принял из олиных рук аккуратно сложенные купюры и ушел, расталкивая танцующих. А она по-королевски обратила взгляд на застывшего рядом мужчину.

— Я это… прикурить. Пошел я…

Тот устремился следом за официантом.

— Испугался, — констатировала Оля, — жидкий пошел нынче мужик. Ну что, Вероничка, вперед, в семейную жизнь?

Ника протянула Оле две купюры.

— Вот. Половина.

Та кивнула и аккуратно сложила денежку в кошелек. Поднялась, одергивая свитерок.

— вскричал мужской голос за общим столом и музыка вежливо стихла.