Сергей Носов - Полтора кролика (сборник)

Фомич . Ну? Ну?

Первый . Не нукай, Фомич. Ты где? Почему тебя нет? Скажи что-нибудь! Мне страшно, Фомич…

Второй . Не пугай нас, Фомич. Ты зачем так, Фомич?…

Фомич . Ну?

Первый . Опять «ну»!

Фомич . Сами-то, сами-то… на себя посмотрите!.. сами-то вы где?

Второй . Мы здесь! Что за вопрос?!.

Первый . Мы тут… Мы шевелимся…

Фомич . Шевелятся они! Если вы тут шевелитесь, ну-ка, хлопните в ладоши…

Второй . Это как, Фомич?

Фомич . Ага! Не можете! Потому что рук у вас нет, вот почему!..

Первый . Фомич… что ты мелешь, Фомич?…

Второй . Это неправда, Фомич…

Фомич . Если неправда, ногой топните. Ну?

Первый . Что же это такое, Фомич…

Фомич . Нет у вас ног! Ничего у вас нет! Одни голоса.

Второй . А где же мы сами?

Фомич . А кто его знает…

Первый . Фомич, ты сказал «его»… Кого знает – «его»? Это кого – «его»?

Фомич . Я просто так сказал. Никого.

Первый . Нет, Фомич. Не просто так. Отвечай. «А кто его знает», это твои слова – кого знает?

Фомич . Ну, того, кто слушает… нас.

Второй . А нас кто-то слушает?

Фомич . Думаю, да.

Первый . Кто нас слушает?

Фомич . Откуда я знаю. Не может быть, чтобы нас никто не слушал.

Второй . А вдруг мы там – у него? Он слушает – а мы у него…

Первый . Я в прихожей, за вешалкой стою… Может, такое быть?

Второй . А я в комнате, за занавеской… Там дует. Фомич, мне холодно.

Первый . А ты где, Фомич?

Фомич . А я в ванне… Я в ванне лежу – лицом вниз.

Второй . А зачем лицом вниз, Фомич?

Фомич . Это уже мое дело, зачем.

Первый . Фомич, а у тебя есть… лицо?

Фомич . Любопытство – порок… мои дорогие. Ыыы… Ы. Ы.

Второй . Фомич, а что у тебя с голосом?

Фомич . Ничего, все в порядке. Ы. Ы.

Первый . Фомич, а если он в машине сидит – кто нас слушает, а? Мы где тогда?…

Фомич . Ы… ыыы… ы… он не в машине… ы.

Второй . Фомич, а вдруг он нас – раз и того?…

Первый . Выключит, что ли?

Второй . Ну да. Мы останемся там у него?… Или нет?

Первый . Без голосов?…

Фомич . Пусть только попробует. Ы.

Второй . Фомич, не говори «ы».

Фомич . Ы. Ы.

Первый . Ты зачем так, Фомич?

Фомич . Ы. Ы.

Второй . Что с Фомичом?

Первый . У него голос… ы… пропадает…

Второй . А сам?

Первый . Ы… не знаю…

Второй . Фомич!

Фомич . Ы. Ы. Ы.

Первый . Ы. Ы.

Второй . Ребята, вы что?… Ы… зачем?…

Фомич . Ы.

Второй . Ребята… ы… вы куда…

Первый . Ы… Ы… Ы…

И – тишина.

«Что это было?» – Судаков чуть-чуть повернул ручку и попал на другую волну: передавали рекламу бескалорийного майонеза. Он повернул в обратную сторону, и, проскочив прежнюю волну, попал на «Щелкунчика». Ту волну он так и не сумел нащупать – там определенно молчали.

Я забыл сказать, что приемник у Судакова был на батарейках, а сам Судаков сидел в полумраке, потому что минут сорок назад произошла авария на подстанции, и в доме не было электричества. Впрочем, в комнате было относительно светло, благодаря уличным фонарям. Глядя на занавески, Судаков мог наблюдать за скольжением проворных теней: шел снег.

Что-то упало в прихожей за вешалкой.

Он встал и пошел в прихожую на шум. Но, не доходя метров двух до вешалки, остановился.

Из ванной определенно доносилось причмокивание.

– Кто здесь? – спросил Судаков не своим голосом.

Представьте, вы в прихожей одни, и кто-то из-за спины кладет вам на плечо руку.

Судаков не нашел в себе сил обернуться. Члены его онемели. Но спасло Судакова не это, спасло его то, что у меня перебор. Семь тысяч знаков мне заказано для святочного рассказа. Как ему повезло, Судаков теперь уже никогда не узнает. Ладно, друг мой, живи, еще не вечер. Оставайся собой, плати налоги. С Новым годом тебя! Всем – счастья.

– Счастья желает. И чтобы налоги платили! – объявил с ухмылкой дежурный-инспектор, дочитав рассказ до конца.

Был дежурный-инспектор среднего роста, коренаст и в звании капитана. Иллюстрированный журнал, им изучаемый, расположен был на поверхности стола существенно под углом относительно края, отчего и сам читатель сидел кривовато: капитан как будто остерегался лишний раз коснуться предмета.

– Вы только взгляните, Лидия Петровна, тут и картинка такая же – ничего не понять. Можете мне сказать, что тут нарисовано?

Лидия Петровна шла мимо стола капитана с кипятком в кружке; по журналу она лишь взглядом скользнула.

– Нам ли с вами удивляться чему-то… Благодарности – ноль. Еще и обвинят чуть что.

К тому, о чем задавался вопрос, сказанное Лидией Петровной не имело ни малейшего отношения, но оба – и капитан, и прапорщик (он был третьим в приемной комнате) – нашли сказанное справедливым. Каждый несет ответственность. И каждый – свою.

Кто бы спорил, что фельдшеру всех труднее в медвытрезвителе? А кому сейчас легко, как говорится-спрашивается?

Не далее как в понедельник у одного доставленного обнаружилась дырка в животе – едва успели переправить в больницу. В ноябре в коматозном состоянии привезли подобранного, блевал с кровью, желтый был, как обои в профилактическом кабинете, едва не загнулся в печеночной коме. Иной раз алкаш алкашом, а присмотришься – он еще и обдолбанный. Коматозников с непонятной природы интоксикацией общий невод сюда заносил постоянно. Особенно Лидия Петровна не любила «писателей» (персонажей, объявлявших себя писателями, доставляли с частотой один раз в полтора месяца). Ей казалось, что писатели, то ли по моде какой, то ли по самомнению, то ли по изощренной хитрости, косят поголовно под эпилептиков, а состояние после эпилептического припадка, что хорошо известно каждому фельдшеру, легко спутать с тем сочетанием признаков, которое и определяет среднюю степень опьянения.

Если бы ей сказали, что выглядит на свой возраст, была бы она польщена.

Поправив белый халат, Лидия Петровна разместила себя за ветхим письменным столом, который она, по правде сказать, недолюбливала, – не столько за то, что был он хром и убог, сколько за то, что по графику изменял ей с другими.

– То ли жена, то ли привидение, – бормотал дежурный-инспектор, продолжая рассматривать журнальную иллюстрацию к прочитанному рассказу.

– Ну так я пошел за ним, – сказал прапорщик. – Последний остался. Или будем держать до утра?

Фельдшер возмутилась:

– К черту последнего! Отдохнуть хочется!

– Иди, – распорядился дежурный. – Отдашь одежду – никаких споров! Без рукоприкладства!

– Зря сдержался, – пожалел прапорщик, – теперь спать не буду.