Ярослав Ратушный - Юдифь и олигофрен

В это время подошел автобус и рванул с места едва я успел войти. Девушка на последнем сиденье повалилась на парня, а я упал на нее, да так ловко, что рука оказалась прямо на ее груди и рефлекторно сжалась. Сжимая девичью грудь, я поглядывал за реакцией парня, который тщетно пытался восстановить равновесие. Это продолжалась довольно долго, и всем было приятно и весело, однако пришлось подняться.

— Ты еще не знаешь, как компактно устроен мир, — произнес второй.

— Пошел ты в жопу! — сказал я вслух, и второй замолчал, а сидящая впереди женщина обернулась и посмотрела на меня с осуждением. Мне было не до них, ибо возникло четкое ощущение близости разгадки. Информация так причудливо переплеталась, что нечего было думать об осмыслении. Впрочем, попытаться стоило, ибо решение могло возникнуть самостоятельно. Если бы не дурацкие провалы в памяти! Я раздраженно ударил по спинке сиденья. На этот раз женщина обернулась испуганно.

— Извините, — сказал я, но она предпочла пересесть на другое место.

Толстогрудая дежурная выглядела весьма неприветливо и даже позволила себе со стуком поставить мой ключ на стойку. Я хотел спросить о горничной, но передумал, остановленный ее неожиданной враждебностью. Возможно, ей не нравится, что я вторую ночь не ночую в гостинице. Но это совершенно не ее дело, даже если она хочет со мной спать.

В номере было убрано, я стал раздеваться, бросая одежду на пол, чтобы принять душ. Внезапно я понял, что делаю это с тайной надеждой на приход девушки, поэтому подсознательно стремлюсь воссоздать ситуацию. Не успел я снять трусы, как зазвонил телефон. К сожалению, это была Лена.

— Влад, мне очень жаль, — сказала она, — не знаю, что на меня нашло.

— Мне тоже, — довольно искренне произнес я.

— Когда мы встретимся?

— Наверное, в другой жизни.

— В другой жизни я буду собакой, — печально сказала Лена.

— Тогда я тоже буду собакой, и мы будем трахаться прямо на улице.

— Подонок! — крикнула она и бросила трубку.

— Странно, — подумал я и пошел в душ, но едва я стал под воду, телефон зазвонил снова.

— Ночью убили девушку, — раздался обиженный голос Тимура, — пока ты пил водку и шлялся с бабами.

— Я шлялся не с бабами, а с Марком. Между прочим, он показал мне Кривого.

— Когда ты с ним разговаривал? — взволнованно спросил Тимур.

— Утром, а что случилось?

— Немедленно бери такси и приезжай ко мне.

— Голым мне к тебе ехать? — возмутился я, почувствовав сильное раздражение от его командирского тона. — Я только из душа вылез.

— Ладно, — согласился Тимур, немного подумав, — я сам к тебе приеду.

Вернувшись в ванную, я осторожно намылился, помня о событиях вчерашнего дня. Вода, пузырясь, побежала по моему телу. На этот раз никто не постучал в дверь. Нужно было вчера действовать более решительно. Постояв немного под душем и смыв мыло, я вышел из ванны. Мыться решительно расхотелось, зато я ощутил сильный голод. В буфете завтракали два командировочных придурка с внешностью горилл. Они так внимательно на меня посмотрели, что я вспомнил об оставленном в номере пистолете. Зрелая симпатичная буфетчица выглядела очень приветливо.

— Доброе утро, господин следователь, — поздоровалась она, — что это вы к нам не заглядываете?

— Некогда все, — бодро ответил я, — а сейчас вот проголодался. Дайте мне, пожалуйста, кофе и бутерброд с сыром.

— Может, яичницу поджарить? — любезно предложила буфетчица.

— Нет, спасибо, — отказался я. — Если можно, то кофе покрепче.

Она сварила настолько крепкий кофе, что в голове сразу же прояснилось, и я стал вспоминать события вчерашнего дня в обратной последовательности. Откуда Кривой мог знать подробности убийств? Если это не бред сумасшедшего, то его кто-то подробно информировал. Все убийства имеют отношение к Кривому. Следовательно, у него есть сообщник в психушке или нужно поверить в ангела смерти. Я внезапно похолодел, ибо понял, что наиболее вероятным убийцей является Марк.

Как удивительно устроена человеческая психика, часто закрывающая от нас то, что потом кажется очевидным. Мой друг сделал все, чтобы разоблачить себя. Возможно, он хотел, чтобы его остановили. Боже мой, он же совсем не похож на алкоголика. Бедняга не мог сказать прямо, а когда моя тупость стала очевидной, он отвел меня к Кривому, чтобы тот рассказал мне открытым текстом. С такими невеселыми мыслями я вернулся в номер, где меня поджидал Тимур.

— Что сказал Кривой? — спросил он.

— Нес чушь, что стал ангелом смерти и погубил всех, кто имел отношение к его процессу.

— Это интересно, они действительно умерли. Ночью даже секретаршу суда убили.

— Ночью? — удивился я. — Он про нее рассказывал утром.

— Что? — встрепенулся Тимур.

— Ее изнасиловали и задушили, а платье было забрызгано спермой.

— Ну и дела! — удивился Тимур. — Он что, ясновидящий?

— Или у него есть сообщник.

— В психушке? Ты что-то разнюхал?

— Тебе не кажется, что Марк ведет себя странно в последнее время?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Откуда Кривой мог получить информацию об убийствах? Может быть, из первых рук?

— Ты что, совсем рехнулся? Зря он тебя там не оставил.

— Марк чуть не задушил меня в юности и еще кончил при этом.

— А ты в детстве кошек не вешал? В штанишки не гадил?

— Да пошел ты! — возмутился я.

— Подожди, — сказал Тимур, — он же все время с тобой пьянствовал.

— В том-то и дело, что я его почти всю ночь не видел.

— А сам ты, где был?

— Ходил, смотрел, — неуверенно ответил я.

— Значит, и у тебя нет алиби, — задумался Тимур. — Ладно, разберемся. Ты не возражаешь, если я у тебя немного посплю.

— Давай поспим, — согласился я, хотя не был уверен, что смогу заснуть после двух бессонных ночей, — только найди Марка.

— Уже ищут, — сказал Тимур и захрапел, повернувшись к стенке.

Засыпая, я подумал, что в поисках чужой головы можно легко потерять свою голову. Эта мысль показалось очень забавной, поскольку я представил обмен голов вместо обмена душ. Гаденько хихикая, я заснул, весьма довольный своим остроумием и ехидством. На душе было легко, словно голова уже потеряна, или наоборот, найдена — та отрезанная, почерневшая с полузакрытыми закатившимися глазами, которую я никогда не видел.

Мне снились синие зубчатые горы, подпирающие тяжелое предвечернее небо. Отчетливо возникло чувство одиночества в огромном пустынном мире. Нечто неуловимое подсказывало, что горы принадлежат иной реальности, хотя Гималаи или ландшафт Мертвого моря выглядят еще более неземными. Как часто бывает во сне, чужой мир казался родным, а свой — чужим и враждебным. Возможно, это верное ощущение.