Эрик Делайе - Переплётчик

Потом Жюль аккуратно промокнул тряпочку чем-то сильно пахнущим, вероятно спиртом, и провёл ею над лицом приговорённого. Тот замычал. После ещё пары взмахов Арсени открыл глаза. Страх исказил его лицо. Он попытался пошевелить руками или ногами — и у него не вышло, попытался повернуть голову, но острая боль пронзила его изувеченное горло. «Лежи тихо, — сказала палач, — и у тебя появится шанс умереть быстрее». — «Это почему?» — спросил герцог. «Потому что так надо», — ответил палач, и даже герцог не решился с ним спорить. «С чего начнём?» — спросил Жюль. «Оскопить», — отозвался герцог.

Месье Жюль склонился над промежностью Арсени. «Да тут и оскоплять-то нечего, я не врач, в болезнях любовного свойства не понимаю, но у этого господина тут всё сгнило давным-давно». У герцога задёргалась верхняя губа, лицо побледнело. «Тогда, — протянул он, — сними с него кожу, медленно, очень медленно, начиная с ног». Месье Жюль вежливо кивнул. «Это хорошая идея, — подытожил он, — давненько не приходилось, надо оттачивать навыки».

Арсени силился что-то выговорить, но только натужно булькал. Герцог наклонился к самому лицу приговорённого. «Я прикажу переплести в твою кожу все учебники, по которым ты учил мою дочь, — тихо сказал он. — А месье Жюль постарается сделать всё так, чтобы ты прожил как можно дольше — и увидел эти книги собственными глазами». Глаза Арсени закатились, и он потерял сознание.

Как бы жестоко герцог ни наказал Арсена Арсени, был и ещё один человек, требующий принятия серьёзных мер, — сама Анна-Франсуаза де Жюсси. Покинув домик Жюля, герцог отправился к дочери. У дверей его встретил Жарне. «Тс-с, она спит, — сказал он, — и не стоит её беспокоить». — «А когда её можно будет беспокоить?» — «Когда проснётся, нельзя её будить; она в основном пострадала не физически, а духовно — пусть отоспится». — «Служанка эта её — там?» — «Да». — «Её вызови сюда, она-то не пострадала».

Жарне кивнул, тихонечко открыл дверь опочивальни Анны-Франсуазы — и через несколько минут вернулся, ведя за руку Джованну. Той было страшно. «Пошли со мной», — сказал герцог и быстрым шагом направился к своим апартаментам. Джованна семенила следом, Жарне остался у дверей своей подопечной.

Апартаменты герцога располагались достаточно далеко от библиотеки. Он намеренно разнёс спальню и рабочий кабинет, так как во время работы не любил отвлекаться, а кровать всегда манила его поваляться хотя бы несколько минут, ничего не делая, и обычно он не мог противостоять подобному искушению. Герцог сел на стул около высокого трюмо и приказал: «Говори. Если утаишь хотя бы одну деталь, если забудешь о какой-либо пылинке, падение которой имело значение во всей этой истории, ты отправишься к Жюлю. Он женщин любит, только не в том смысле, который вам, шлюхам, привычен. Говори».

Джованна некоторое время молчала, а потом тихо заговорила. Она рассказала всё — от первого до последнего шага. Она рассказала, как Анне стало интересно, что же так нахваливают служанки в господине Арсени, как они подсматривали за его омовением, как Анна приказывала ей, Джованне, соблазнить учителя, но затем взялась за это сама, и как Джованна с пажами и конюхом стояли за дверьми, и как всё было потом.

Когда она закончила, герцог помолчал, поцокал языком. «Давай-ка теперь подумаем, — сказал он, — кто во всём этом виноват. Выскажи своё мнение». Джованна не решалась заговорить. «Давай», — приказал герцог. «Месье Арсени», — чуть слышно пробормотала итальянка. «Да, он виноват. Но он — лишь следствие, а мы ищем причину. Почему моя дочь загорелась идеей посмотреть на его мужское достоинство? Не от тебя ли шли все эти слухи? Не ты ли сообщаешь ей все дворцовые сплетни, а потом вместе с ней хихикаешь над ними?» Джованна потупила взгляд: да, во всём произошедшем была и её вина. Она могла спасти и госпожу, и учителя, если бы согласилась сама соблазнить его. И это от неё Анна впервые услышала о легендарной мужской силе Арсени.

«Видишь, — сказал герцог, — я не ошибся. Твоё молчание — знак твоей вины. Но я знаю, как любит тебя Анна, и понимаю, что она пострадает значительно сильнее сегодняшнего, если я заберу тебя от неё. Тем не менее оставить твоей вины без внимания я тоже никак не могу, поэтому раздевайся». Джованна посмотрела на герцога. Она не сразу поняла, что ей приказывают, и никогда ранее ничего не слышала о сексуальных наклонностях герцога, поэтому совсем не знала, чего ожидать — то ли её будут пороть, то ли насиловать, то ли просто герцогу приспичило посмотреть на неё более внимательно, нежели прежде. «Полностью?» — спросила она. «Да». Она расстегнула застёжки на платье, сняла сначала нижнюю часть, затем верхнюю, затем лиф и панталоны и осталась нагая, лишь в туфельках. Она не пыталась прикрыть рукой ни грудь, ни промежность, просто смотрела на своего господина и ожидала его решения.

«Хороша, — сказал герцог, потом добавил: — Подойди сюда». Она подошла чуть ближе. Ещё. И ещё чуть ближе. И ещё. Он протянул руку и провёл по её бедру, а потом привстал, спустил штаны и снова сел на стул. «Приступай», — сказал он, откинувшись на спинку, и Джованна приступила.

Это не было наказанием, это был просто секс. Обыкновенный, без жестокости и извращений. Герцог мог получить его от Джованны в любое время, просто приказав ей, — но он знал, что Джованна проговорится Анне-Франсуазе, и дочь не простит ему соблазнения её личной служанки, а дочь была главным в жизни герцога, как бы холодно он ни относился к ней с видимой стороны. Теперь же герцог понимал, что Джованна не посмеет сказать Анне ни слова, чтобы не напоминать о чудовищном происшествии. Джованна попросту была одной из немногих нравившихся ему служанок, которых он ещё не пробовал на вкус.

Она ушла от него под утро, и ей было вполне хорошо, хотя герцог был уже не юн и не отличался физической красотой. Его импульсивность никак не отражалась на манере любви. Впоследствии Джованна не раз приходила к герцогу по ночам — и однажды понесла ребёнка, но об этом так никто и не узнал ввиду событий, до которых наша история ещё не добралась.

Утром герцог пришёл к Анне-Франсуазе. Она уже не спала, но Жарне запретил ей вставать с постели. Утром он провёл какие-то интимные процедуры, а Шако напоил девушку обезболивающими растворами. Теперь она полулежала на подушках и читала; де Ври решил временно приостановить занятия. Дорнье уже приступил к поискам нового учителя-гуманитария.

«Ну что?» — спросил герцог нарочито грубо. «Всё хорошо, отец, я почти оправилась». — «Зачем ты это сделала?» Она посмотрела ему в глаза и поняла, что он всё знает — или догадался, или Джованна рассказала, или кто-то из пажей, или конюх. «Мне было интересно». — «Ты не могла подговорить служанку?» — «Нет, я должна была проверить сама». — «Я знаю, — сказал герцог, — что ты давно уже не девственница, но я и не планировал выдавать тебя замуж, оперируя твоей непорочностью как аргументом. После моей смерти тебе достанется значительное состояние и высокий титул, ты без проблем найдёшь себе мужа в высших кругах — какого только пожелаешь. Хотя ты должна понимать, что я планирую прожить достаточно долго и надеюсь увидеть внуков. — Анна-Франсуаза кивнула. — На этот раз тебе повезло, — продолжил он, — но мне важно знать: ты поняла свою ошибку? Ты поняла, где грань между риском и реальной опасностью? У тебя появилось чувство края?» Он ждал ответа.