Эрик Делайе - Переплётчик

В какой-то момент Анна стала понимать, что, делая выбор, отец склонился не столько к наиболее выгодному, сколько к «центральному» варианту. Де Лье был слабее её, де Жан-Жако — сильнее, а де Торрон — равен. Только её сила заключалась в действии, а его — в бездействии.

Любимым его занятием было изучение коллекции монет. Монеты он собирал без разбору, самые разные, от денариев [86] Денарий — римская серебряная монета времён Республики и первых двух веков Империи. и антонинианов [87] Антониниан — римская серебряная (впоследствии медная) монета, чеканка которой началась в 214 или 215 году по приказу императора Каракаллы. Римской империи до современных английских лорелей [88] Лорель — английская золотая монета в 20 шиллингов, в 1619 году заменившая в обращении соверен. и крон. Каждая монета укладывалась в отдельный бархатный конвертик, каждая тщательно подписывалась, коллекцию герцог каталогизировал и регулярно изучал. Если де Торрон был чем-то недоволен, будь то финансовые проблемы или ссора с управляющим, он обыкновенно шёл в свои покои и углублялся в нумизматику. Отдельная комната, прилегающая к личной спальне де Торрона (которую он перестал использовать с появлением супруги — они перебрались в общую спальню), представляла большой мюнцкабинет [89] Мюнцкабинет — систематизированное хранилище для монет (медалей, значков). Чаще всего под мюнцкабинетом понимается отдельный предмет мебели с множеством ячеек или ящичков, но в этой роли может выступать также целая комната или несколько комнат. , уставленный специализированными шкафами и ящиками. Там герцог скрывался от внешних раздражителей, и это не нравилось Анне-Франсуазе, у которой подобного убежища не было.

У Анны так и не появилось новой служанки-подруги, способной заменить Джованну. Одевали её, ухаживали за ней многочисленные девушки, но ни одна из них не приближалась к госпоже настолько, чтобы удостоиться обладания тайнами последней. В городских поездках Анну сопровождал слуга по имени Луи — среднего возраста, рассудительный и одновременно болтливый, знающий всё и вся и любивший посплетничать. Анну Луи немного раздражал, поскольку она не считала, что мужчина имеет право вести себя подобно базарной бабе, но по части выполнения всяких мелких поручений Луи не было равных, и Анна терпела его — примерно так же, как терпела своего мужа, без ненависти, без любви — с равнодушием в сердце и глазах.

Ещё одним предметом не то чтобы разногласий, но определённого раздела между Анной и де Торроном были книги. Герцог их не любил, библиотеку дома не держал и не понимал, какой интерес можно найти в сплетениях букв и предложений. Анна-Франсуаза отвечала ему: а какой интерес можно найти в железных кружочках, на которых и написано-то непонятно что? Де Торрон тушевался и говорил: каждому своё. Впрочем, отсутствие книг позволило Анне создать свой собственный досуг, не зависящий от мужа — она начала формировать библиотеку. По её требованию одну из комнат выделили под книжные шкафы, два были куплены уже готовыми, а остальные заказаны у мебельщика под интерьер. Первым делом Анна-Франсуаза заполнила один из шкафов рыцарскими романами: они напоминали ей о детстве. Затем в шкафах появились различные научные издания, книги по химии, физике и математике. Наличию последних де Торрон страшно удивлялся; он знал, что его супруга — весьма образованная девушка, но что она разбирается в точных науках, поразило его до глубины души. Иногда он задавал ей вопросы, в которых сам не мог разобраться, в частности, связанные с расчётом стоимости различных монет. Он нередко сбивался в курсах и просил жену проверить те или иные действия — и она проверяла, и находила иногда ошибки, и это сближало их гораздо больше, чем часы, проведенные в одной постели.

Со временем Анна-Франсуаза приобрела привычку выезжать из дворца на дальние прогулки — и по собственным полям герцога, и по владениям других аристократов. Её не смущало нарушение территориальных границ, она просто хотела оторваться от замкнутой жизни в новом дворце. Раньше затворничество полностью устраивало её, поскольку жизнь внутри отцовской резиденции кипела так, что Анне хватало за глаза. Атмосфера же полного спокойствия, размеренности вгоняла её в уныние.

Анна нередко посещала отца. Они сблизились гораздо больше, чем когда Анна жила с ним. Они нашли общие темы для бесед, Анна, как никогда, остро чувствовала ум отца, его жестокую расчётливость во всём, подкреплённую высочайшей эрудицией. Однажды, в каком-то помешательстве, она рассказала отцу о том, что, будучи девочкой, сделала копию с ключа от его кабинета и забралась внутрь, и рассматривала книги, хранящиеся там — как нормальные, так и порнографического характера. Герцог усмехнулся и сказал: «Я знаю, я всегда знал; ты думаешь, я не догадаюсь, если кто-либо без моего ведома заберётся в мой кабинет и станет копаться в моих вещах? — конечно, я знаю». — «Тогда почему ты не остановил меня?» — «Это была твоя детская игра». — «Ничего себе детская!» — «Детская. Ты читала то, что я разрешил тебе читать». — «Ты разрешил мне читать книги с этими фантазиями?» — «Да, разрешил». — Она покачала головой. «Зачем?» — «Потому что я тебя слишком хорошо знаю: ты бы так или иначе прорвалась в мой кабинет, так или иначе нашла бы способ достать подобные книги, не найди ты их там; я подбросил тебе самые невинные — которые учат, а не калечат». Анна смешалась. Она не знала, что сказать. «Ты не раз глупо рисковала своей жизнью, ты всегда жила вопреки, и я не хотел мешать тебе, потому что нельзя идти против своей натуры; я — жестокий человек, но я сумел усмирить свою жестокость, я был дураком, но я заставил себя поумнеть; ты молода, но при этом на собственной шкуре почувствовала тяготы жизни — а ведь при твоём положении никаких тягот быть не должно, не так ли? — я хотел, чтобы ты стала сильной, и ты стала такой». — «Ты мог лишиться меня». — «Да, но я предпочёл рискнуть».

«А та книга?» — спросила она. «Какая?» — «В переплёте из человеческой кожи, это же мамина кожа, так?» — «Да, это её кожа, ты догадалась верно; я тоже не стал её прятать; ты могла не заинтересоваться ей, могла не заметить; я оставил тебе шанс понять, каким на самом деле всегда был и является твой отец».

С этой минуты отношение Анны-Франсуазы к отцу изменилось. Она чувствовала тягу к нему с первого дня жизни в доме де Торрона — она по-настоящему скучала по отцу, хотела услышать его голос, посоветоваться с ним, поговорить. Но теперь она поняла, как много потеряла на самом деле. Стоило больше внимания уделять старику, когда они жили в одном доме… или нет? Может, это сейчас приобрело актуальность, а тогда подобная мысль справедливо миновала юную голову Анны? Анна терялась — но в любом случае пообещала себе чаще навещать герцога. Всё-таки он, как ни крути, старел, а она оставалась единственным родным ему человеком. «Зачем ты сделал эту книгу?» — спросила она. «Это память о матери, её часть, которая всегда с нами».