Эрик Делайе - Переплётчик

Она помолчала, потом шумно втянула носом воздух. «Это самый возбуждающий запах в мире», — сказала она. «Для меня — тоже». Она улыбнулась. «А ты боялся, глупый». Она подошла к переплётчику и обняла его. Он не пытался отстраниться, хотя странное чувство обуяло его в тот момент. С одной стороны, Шарль хотел этого, всем сердцем хотел ворваться в неё, войти, влиться прямо здесь, около подгнивающего уже трупа, среди кожи — человеческой и звериной, это было его тайной фантазией, его безумным желанием, его главной страстью, единение любимой женщины и любимого дела, насилие над чужой плотью в окружении чужой плоти. С другой стороны, он боялся показать ей это желание, полагая, что он должен быть не то чтобы скромнее, но в какой-то мере разумнее, он не должен показать ей себя настоящего. Только теперь Шарль начал понимать, что сдерживаться не следовало с самого начала, что нужно было рваться вперёд, глотать брошенную ею наживу, цепляться за ниточку и свивать её в толстенный канат.

Она же целовала его, сдирая рабочую одежду и расстёгивая булавки на собственном платье, и они упали на не слишком-то чистый пол всего в пяти футах от подвешенного мертвеца — и предались любви. Не сексу — секс у них уже был неоднократно, и ещё какой! — но именно любви, полноценной, полнокровной, настоящей, гораздо более страстной, нежели любая из возможных в другом месте, вне этой страшной, пропахшей смертью мастерской. В какой-то момент она задела рукой одну из верёвок, притягивающих труп к полу, и тот зашатался, страшно осклабившись, поскольку нижняя челюсть его, ничем не подвязанная, отвалилась от верхней, но любовники не видели этого, они были друг у друга внутри, и, помимо любви, их окутывал тяжёлый, тягучий, почти непрозрачный смрад.

Когда они закончили и она первой поднялась с пола, чтобы привести платье в порядок, Шарль, глядя на неё сверху вниз, обратил внимание на исказившееся лицо мертвеца. «Кажется, он тоже был с нами всё это время». — «Да, — сказала она, посмотрев, — так мёртвые выражают блаженство». Она подошла к столу, поправляя на ходу задравшийся и запачканный рукав, постояла немного и взяла в руки лоскут кожи. «Чья это?» — «Девушки лет двадцати, попала под телегу, мне привезли ещё свежую, поэтому кожа очень хорошего качества». — «Что ты в неё переплетёшь?» — «Скорее всего, какую-нибудь пастораль».

Анна-Франсуаза посмотрела ему в глаза. «А как бы ты воспользовался моей кожей, переплётчик?» — спросила она. Шарль некоторое время не отводил взгляда, а потом ответил: «Переплёл бы в неё самую главную книгу». — «А какая книга — самая главная?» — «Я не знаю». — «Но она существует?» — «Может, пока не существует, но обязательно появится». — «И ты переплетёшь её в мою кожу?» — «Только после того, как ты умрёшь». — «Что ж, переплётчик, это повод умереть быстрее». — «Нет, нет! — взвился он. — Ни в коем случае — ведь книги ещё не существует, и ты умрёшь, только когда я её найду». — «Или напишешь». — «Да, возможно, придётся написать её самому». — «А о чём она будет?» — «Я не знаю». — «А что ты знаешь, ты знаешь, как будет выглядеть её переплёт?» — «Нет, я только знаю, из чего он должен быть сделан».

Анна усмехнулась и прошла мимо него к двери. «Тогда обещай мне», — обернулась она. «Что обещать?» — «Что ты проживёшь дольше меня». — «Я старше тебя более чем в два раза». — «С каждым годом ты будешь старше меня всё в меньшее и меньшее количество раз». — «Но я всё равно никогда не стану младше тебя». — «Я не прошу тебя становиться младше, я прошу тебя прожить дольше — ровно на то время, которое понадобится тебе для изготовления переплёта». — «Хорошо, я обещаю». — «Клянись». — «Клянусь». — «Чем ты клянёшься?» — «Я готов поклясться чем угодно». — «Поклянись… поклянись всеми переплётами, сделанными твоей рукой». — «Клянусь». — «Клянёшься что?» — «Всеми своими работами, делом всей своей жизни я клянусь, что проживу дольше тебя и сделаю после твоей смерти переплёт из твоей кожи». — «Вот теперь хорошо».

И она вышла, послав ему напоследок воздушный поцелуй. Он хотел спросить, не проводить ли её, но не стал, подумав, что она и сама сумеет добраться до выхода. Переход между домами он не закрывал.

Беременность Анны-Франсуазы обнаружилась примерно через полтора месяца после её визита в мастерскую. Уточним: первого визита. Анна-Франсуаза в определённой мере перестала бояться, потому что совокупления в мастерской были в высшей степени полнее и приятнее, нежели сколь угодно успешные половые акты в иной обстановке, и наведывалась в мастерскую переплётчика гораздо чаще, чем того могли потребовать нужды, связанные с изготовлением книги. Жанне пришлось довериться, иного варианта не было. Луи брали с собой ещё один раз, причём допустили в кабинет, и он чопорно сидел в углу, пока Шарль и Анна-Франсуаза натянуто и неестественно обсуждали мифическую работу. Жанна заменила Джованну вполне успешно, но Анна-Франсуаза чувствовала в новой компаньонке какую-то хитринку, точно та, улучив момент, может начать шантажировать хозяйку. Впрочем, Анна не могла полагаться лишь на подозрение и собственную интуицию: последняя иногда подводила.

Когда Анна заметила округление животика — ещё не видимое другим, — и обнаружила, что в положенное время менструации не наступили, она обрадовалась. Она знала, что ребёнок — от Шарля, но об этом не узнает никто, кроме неё и переплётчика, и будут счастливы все, в том числе де Жюсси (он получит внука) и де Торрон (он получит сына, пусть даже не родного ему по крови, незнание в данном случае — залог счастья). Она не сказала об этом даже Жанне — в течение некоторого времени беременность должна была оставаться её личной тайной. Анна подумывала рассказать Шарлю, но удержалась. Пускай кто-нибудь заметит увеличение живота со стороны — и тогда уже можно будет сделать тайное явным.

Первым это заметил Шарль Сен-Мартен де Грези. «Ты беременна?» — спросил он, поглаживая её по животу. «Да», — ответила она. Они лежали в его подвале на одеяле, постеленном на пол, и Шарль любовался её кожей в смутных отблесках свечи, догорающей на столе. Кожа на животе Анны и в самом деле натянулась, стала блестящей, масляной, хотя это нельзя было ещё назвать настоящим животом беременной женщины, но уже чувствовалось, что без вмешательства изнутри тут не обошлось. «Это мой сын?» — «Да». Шарль испытал прилив гордости. Он, не помышлявший ещё недавно о том, чтобы владеть женщиной, скоро станет отцом — пусть об этом будут знать лишь они двое. Он поцеловал её в живот и увидел едва заметную родинку около пупка, точнее, не увидел, а почувствовал; раньше он её не замечал. «Эта родинка, — сказал он, — она всегда у тебя была?» — «Не знаю», — ответила Анна-Франсуаза. Шарль подумал, что пупок может стать центральным элементом переплёта, а родинка покажется едва заметной грязью на коже, и придётся инкрустировать в это место драгоценный камень.