Эдвард Брейтуэйт - Учителю — с любовью

Я поспешил к ним, чтобы снова соединиться, слиться с ними. Молча поздоровавшись, они столпились вокруг, глаза их светились гордостью. В руку мне сунули что-то мягкое. Обернувшись, я встретил ясный светлый взгляд Памелы Дэр и вытер глаза ее платком.

Наступил конец семестра. После демобилизации из ВВС я никогда еще не был так счастлив. Моя жизнь была полна работой, полна Джиллиан. День ото дня мы становились все ближе друг другу, потому и мир вокруг нас становился богаче и интереснее. Как было условлено, я познакомился с ее родителями. Эти несомненно милые люди из-за меня попали в очень сложное положение, но старались не терять достоинства и вести себя как подобает «цивилизованным» людям. С детства они воспитывали в дочери самостоятельность — в образе мышления, в поведении — и теперь не пытались как-то повлиять на нее. К тому же они безмерно ее обожали, и счастье дочери было для них превыше всего на свете. Я, пожалуй, держался с ними несколько замкнуто, все ждал — вот сейчас проявится их враждебное или покровительственное отношение. Они тоже были слегка не в своей тарелке.

Сторонники расового неравенства очень любят задавать вопрос: «А вы отдали бы свою дочь за негра?» В Англии мне часто приходилось говорить на эту тему, и английские родители, надежно застрахованные от такой перспективы, без всяких колебаний утверждали, что, конечно же, их чада могут выходить замуж за кого им вздумается, но сама быстрота их ответа заставляла усомниться: а так ли это? И вот теперь этим милым людям, родителям Джиллиан, приходилось отвечать на этот вопрос не вообще, а по весьма конкретному поводу. Все у них было в порядке, дела шли неплохо, имелись связи и обязанности, соответствующие их положению в обществе. Я задал им нелегкую задачу и в душе очень им сочувствовал.

До встречи с Джиллиан я никогда не думал, что могу связать жизнь с белой женщиной, да мне этого и не хотелось. У меня были белые подруги, некоторых я знал довольно близко, но мысль о женитьбе на ком-то из них никогда не приходила мне в голову. Я ничего не имел против них, нет, это были симпатичные, умные, общительные девушки. Просто я знал, что к смешанным бракам общество относится с глубоким предубеждением. И вдруг словно гром грянул — я встретил Джиллиан, и все мои логические построения рассеялись как дым. С первой встречи она вошла в мою жизнь так естественно и гармонично, что будь она синяя или зеленая — это ничего бы не изменило. Мы оба верили, что созданы друг для друга, и никого и ничего не желали слушать. Но мы согласились, что ее родители, как и мои, имеют право обо всем узнать заранее. И вот я предстал перед ними, опасаясь, не будут ли они вмешиваться в нашу жизнь?

Мы вместе пообедали, поболтали о том и сем. Они расспрашивали обо мне, моих родителях, об образовании и службе в армии, о планах на будущее. Кажется, мои ответы их удовлетворили, но что-то оставалось недоговоренным, не хватало катализатора, который помог бы нам сблизиться.

Позже мы перешли в гостиную, уселись возле веселого каминного огонька и закурили, мистер Бланшар заговорил о Южной Америке. До войны он по делам службы бывал в южноамериканских государствах и на островах. В частности, на Арубе.

Арубу я знал очень хорошо, потому что после университета работал там технологом на нефтеочистительном заводе в Сан-Николасе по контракту с фирмой «Стандард ойл». Мы беседовали об этом острове, его людях, экономическом значении в нефтяном мире — в Сан-Николасе большая естественная гавань, а не так далеко, в Маракайбо, есть богатейшие залежи нефти.

— Местные жители говорят на каком-то странном языке. Что это за язык? — спросил он.

— Папиаменто. Это местный говор, состоит из смеси голландского, испанского и диалекта аборигенов-индейцев. В последнее время в него проникают даже американизмы.

— Вы говорите на этом языке? — поинтересовалась миссис Бланшар.

— Вполне сносно. Главное — знать испанский, остальное просто.

— Помню, как-то в Ораньестаде я видел, как местные жители ездят на маленьких осликах, — продолжал мистер Бланшар.

— Они называются буро.

— Да, верно, буро.

— Жители Арубы — люди степенные, держатся с достоинством.

Ни к чему не обязывающая болтовня, только бы отдалить серьезный разговор насчет Джиллиан и меня.

— А какой прекрасный клуб на Лаго-Хайтс, — сказал я.

— Да, я играл там в баскетбол и волейбол.

— Настоящая мужская игра.

— Это ведь город мужчин. Везде мужчины, мужчины и снова мужчины. — Вдруг он засмеялся, вспомнив что-то забавное. — Hija del Dia [7] Лучшая девушка дня , — сказал он.

Я уставился на него, мысленно благодаря бога, что он наделил меня темной кожей — она скрыла краску, залившую мое лицо.

— Вы помните? — настаивал он.

Его жена и Джиллиан переглянулись.

— О да, — пробормотал я, делая ему глазами знак сменить тему.

— Да вы не беспокойтесь, я им об этом рассказывал.

Боже мой, эти англичане — удивительные люда! Как могут порядочные люди рассказывать об этом, слушать это?

— А внутрь вы когда-нибудь заходили? — Мое смущение его явно забавляло.

— Нет, я обходил это место стороной.

— А очереди помните? — И, предавшись воспоминаниям, он затрясся от смеха. Сейчас он стал самим собой, забыл, что нужно взвешивать, оценивать, присматриваться. Именно этот катализатор и был нам нужен — общие воспоминания об Арубе, мужском клубе и очередях.

Более длинных очередей я за свою жизнь не видел и, уж конечно, никогда их не забуду. В них стояли мужчины, старые и молодые, белые и черные, одни в чистой, свежей одежде, другие прямо после восьми часов работы — в пропитанных грязью и потом спецовках. Кто-то болтал с соседом, кто-то молчал, но все терпеливо ждали, когда подойдет очередь, и они войдут в большое, выкрашенное яркой краской здание, где за высокую плату продается самый дефицитный на острове товар — женщины.

Для таких, как я, еще не отвыкших от удобств нормальной американской жизни, тяготы бытия на Арубе переносились легко и даже казались романтичными, потому что терпеть их приходилось недолго. Вопрос поставок был решен на современном уровне, и арубские магазины были завалены продуктами не только консервированными — фрукты, овощи, мясо вынимались из огромных холодильников свеженькими, в хрустящей упаковке. На острове росли только кактусы, гигантские кактусы с колючками по десять — двенадцать сантиметров — очередная шутка природы, ведь на Арубе не росла даже трава. Даже пресную воду на остров привозили в специальных танкерах — одряхлевшая водоочистительная станция острова перерабатывала морскую воду в безвкусную, чуть солоноватую, идущую на все нужды жидкость и со спросом уже не справлялась.