Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих

— Мой муж тоже не стал бы мне помогать, — сказала она и отхлебнула глоток. — Он вообще меня не любит. Ни один мужчина не любит. Все мужчины эгоисты и подлецы. Им нужно только одно. Мы даем им это. А потом становимся поперек горла. Вы такой же, Пауль?

— Наверное.

— Но при этом милый.

Пластинка кончилась. Игла продолжала скрипеть, монотонно и бесконечно.

— Поставьте Гершвина, — попросила Петра.

— Что именно?

— Что хотите, у меня он весь.

Я поднялся и направился к невысокому стеллажу, на котором стояли пластинки и стал выбирать. Она лежала на диване, смотрела на меня и тянула свое виски.

— Концерт фа мажор?

— Концерт фа мажор.

Я поставил пластинку. Раздались первые аккорды. Я вернулся к Петре. Ее глаза теперь слегка косили. Я подумал, не была ли она алкоголичкой. Но на алкоголичку она не походила. Фортепьянное соло достигло своей кульминации, жалобно вступил саксофон.

— Прекрасно, — сказал я, на этот раз совершенно искренне.

— Чудесно! Вот тот мужчина, с которым я бы сразу легла в постель!

— Все женщины, которых я знаю, сразу бы легли с ним в постель.

— Ужасно, что он так рано умер! — Она растянулась на диване, ее губы открылись. Я пил виски.

— У вас комплексы, да, Пауль?

— У меня? Вообще никаких.

— Из-за вашей ноги. — Носком своей туфли на высоких каблуках она коснулась моего здорового колена. — У вас не должно быть комплексов, слышите?!

— У меня и нет.

— У нас у всех комплексы.

Теперь она приподнялась и подобралась ко мне совсем близко.

Соло фортепьяно закончилось. Снова вступил оркестр.

— Хотите еще выпить?

— С удовольствием, Пауль. — Ее губы по-прежнему были открыты. — Но только лед кончился. Сейчас принесу…

Она захватила серебряное ведерко и вышла из комнаты. Дверь за ней закрылась. Я прикурил новую сигарету и, слушая музыку, размышлял. Когда я в последний раз был в Рио, там начинали строительство вилл рядом с площадкой для гольфа. Сейчас они, должно быть, заканчивают. Они так быстро строят в Рио. Определенно еще можно будет снять небольшой домик. Большой нам и не нужен, Сибилле и мне.

Я встал и пошел за Петрой на кухню. Я хотел помочь ей со льдом. На кухне никого не было.

— Петра!

Никакого ответа.

В ванной тоже никого. По белому кафельному полу я прошел мимо ванны к двери в спальню.

В спальне горел ночник. Петра лежала на постели. У нее было пропорционально сложенное белое тело. Большие груди с розовыми сосками, длинные ноги, стройные бедра и широкий таз. Она была совершенно голой и смотрела на меня пристально.

— Иди ко мне, Пауль, — прошептала она.

На главпочтамте в Вене переговорный пункт работал круглосуточно, это я знал. По-прежнему мело, когда я вылез перед высоким зданием из такси, на котором доехал от дома Петры до города.

— Обождите, — сказал я шоферу.

Прямо по сугробам я зашагал к освещенному входу. На улице не было ни души. Только снег все валил и валил. В некоторых местах я проваливался по колено.

Почтовый служащий был стар. Он беспрестанно зевал.

— Что вам угодно?

Я сказал, что мне угодно.

— Присядьте!

В помещении были только маленькие табуреты. Они были привинчены к полу перед столиками. Кроме меня и служителя, здесь находилось еще семь человек. Все семеро были бедняками, и все семеро спали. Пятеро — на табуретах, положив голову на стол, двое — стоя в обнимку с трубой центрального отопления у входа. Спать под мостом сейчас было слишком холодно.

— Вас соединили. Кабина один, пожалуйста!

Я зашел в кабинку и снял трубку. Послышался голос ночного портье. Я попросил свою жену. Я решил звонить только с почтамтов и никогда из отеля.

— Алло… — голос Сибиллы звучал очень близко, и очень громко, и очень сладко.

— Извини, что заставил тебя долго ждать.

— Ничего, я читала. Как у тебя дела?

— Хорошо, — ответил я.

Через окошечко кабинки я заметил, что на почту зашел полицейский. Я испугался, но потом сообразил, что его волновали только безработные. Он их будил, одного за другим. Очевидно, спать на переговорном пункте строго запрещалось. Сидеть и стоять было разрешено. Бездомные сидели и стояли, безразличные ко всему, только пытались не закрывать глаза.

— Как долго ты еще пробудешь в Вене?

— Пока не знаю.

— Ты видел Петру?

— Да, — ответил я.

Теперь полицейский занялся теми двумя у трубы. Он потребовал у одного из них паспорт.

Я сказал:

— Я провел этот вечер с Петрой.

Молчание.

— Я прямо от нее. Не думаю, что она доставит нам неприятности.

Сибилла по-прежнему молчала. В трубке слышались только шорохи на линии.

— Сначала она вела себя вежливо и прилично. Потом напилась и потребовала, чтобы я с ней спал.

— И?

— Я тоже был слегка пьян. Я не хотел нажить себе врага. В нашей ситуации это было бы неразумно…

Полицейский вернул документы и вышел из здания. Семеро тут же погрузились в сон.

— Ты спал с ней?

— Я пытался.

— О! — произнесла Сибилла и снова надолго замолчала. А потом начала хохотать. — Извини, Пауль!

— За что? Это, конечно, смешно, особенно теперь, когда об этом вспоминаешь. Любовь вообще — самое смешное на свете. Я имею в виду не подлинную любовь.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Пауль.

— Думаю, ничего не получилось из-за того, что я все время думал о тебе.

— Наверное. Я очень тронута, Пауль. — Она говорила вполне серьезно.

— Мужчинам вообще это не так просто, как женщинам.

— Да, бедняжка. А как реагировала Петра?

— Она сказала, что это все из-за виски и чтобы я не переживал. Она тоже не будет.

— Ты сейчас снова к ней?

— Нет.

— Ты еще будешь с ней встречаться?

— Не знаю, может быть. Мы не договаривались. Она сразу заснула.

— Пауль, я скучаю.

— Я тоже.

— Если вы с ней снова увидитесь, у вас снова дойдет до этого?

— Нет.

— Поторопись. Пожалуйста, поторопись. Возвращайся скорее ко мне.

— Да.

— Я люблю тебя.

— А я тебя, родная.

— Я тебе должна еще кое-что сказать.

— Да.

— В последнее время у меня за чтением постоянно болела голова. Сегодня я спустилась вниз к глазному врачу. Мне надо заказывать очки.

— Есть очень симпатичные очки.

— Мне нужны очки не вообще, а только для чтения, понимаешь?

— Можешь хоть постоянно носить очки, мне это не мешает.

— Пауль…

— Да?

— Дальнозоркость — признак старости. Я старею, Пауль!

— Ты никогда не состаришься, — ответил я.

— Господин Голланд?

Звонил портье. Светило солнце, и снег больше не шел. Небо было лазурным. Я только что позавтракал и собирался выйти, чтобы позвонить во Франкфурт. Калмар должен был дать мне адрес одного изготовителя фальшивых паспортов.