Дмитрий Руденко - Станция Университет

В конце лета Стефани умчалась во Францию учиться. Чего только мы, прощаясь, не сказали друг другу в Шереметьево! Она: «mon lapin, топ cheri, топ tresor, топ joujou» [116] Мой зайчик, дорогой, мое сокровище, моя игрушка. , а я: «шеришечка, ma petite, топ petit coeur, топ chou, топ bijou» [117] Малышка, мое сердечко, капусточка, моя драгоценная. . Из этого великолепного ряда мне больше всего нравились «мон трезор» и «мон жужу». «See you in Paris?» — обняла меня Стефа. «Через месяц», — уверенно ответил я. Вернувшись домой, я вышел на балкон и долго смотрел на падающий за горизонт на Западе раскаленный большой шар солнца и на темноту, устремившуюся за ним в погоню с Востока. Было очень грустно.

Реклама ресторана «Трэн-Мос» в газете «Коммерсант»

После отъезда Стефани жизнь как бы замедлилась, образовалась пустота. Созвучным настроению был стих, сочиненный моим папой, когда ему было столько же лет, сколько и мне:

Этот стих мне очень нравился, но грусть он не отгонял. Спасали Музей кино и Севка. К Севке я переехал: в неблизком от центра городском районе Дегунино родители купили ему недавно однушку в новом типовом доме. Улица, на которой стоял дом, долгое время была безымянной, а потом ей дали звучное название Керамический проезд. Оттуда мы чуть ли не каждый вечер отправлялись в Музей кино смотреть ретроспективу фильмов Франсуа Трюффо. Музей располагался на Красной Пресне в одном здании с новомодным рестораном-клубом «Арлекино», вокруг которого вовсю велись криминальные разборки: ореховская и бауманская преступные группировки пытались взять его под свою «крышу». Не договорившись, они объявили друг другу войну. Это, впрочем, совсем не мешало нашим просмотрам. Война и мир соседствовали в одних стенах, не соприкасаясь друг с другом. Замерев, мы следили за судьбой Антуана Дуанеля, яркого героя Трюффо, почти нашего ровесника, упрямо перебиравшегося из фильма в фильм. И, хотя история Антуана была запечатлена в конце 60-х, я с удовольствием примерял на себя его не вышедший из моды французский пиджак. Антуан скакал с одной работы на другую — был то портье, то частным детективом, потом телемастером. Он учился любить невинную студентку Кристин Дарбон, но с замирающим от восхищения сердцем нырял в постель зрелой и богатой Фабьен Табар. Так Антуан самоутверждался. Еще он заряжал себя энергией, стоя перед зеркалом и произнося имена своих нечаянных юношеских побед: «Фабьен Табар? Фабьен Табар? Кристин Дарбон? Кристин Дарбон?», но потом приходил к тому, что центр Вселенной — это все-таки он сам — Антуан Дуанель, и он повторял: «Антуан Дуанель! Антуан Дуанель! Антуан Дуанель!!!»

Насмотревшись Трюффо и разомлев от французской романтики, я засобирался к Стефани в Париж. Поездка чуть не сорвалась: возле метро «Профсоюзная» меня жестоко «кинули» на сто долларов, а это были деньги, накопленные на студенческий авиабилет Москва — Париж. Лишился я своего состояния в секунду. Когда я занял очередь в обменном пункте, чтобы поменять доллары на рубли, ко мне подошел импозантный кавказец в костюме, поверх которого был наброшен великолепный плащ. Выглядел он грузинским князем в бурке.

— Вы доллары продаете? — галантно обратился он ко мне. Передо мной в очереди стояли шесть человек: много…

— Да, — кивнул.

— Выйдем на улицу? — предложил он.

— Да.

— Доллары настоящие? — задал он обычный вопрос. Тогда все боялись фальшивок.

— Да, конечно.

— Я проверю, ладно?

— Пожалуйста, — я протянул ему банкноту.

Он взял ее в руки, посмотрел на свет, а потом стал ее сгибать — сначала пополам, а потом еще раз пополам. «Что это он делает? — подумал я. — Такого я еще не видел». В этот момент откуда-то на нас надвинулась целая группа встревоженных кавказцев, кричащих: «Менты, менты, скорее уходим!». Мой компаньон засуетился и быстро проговорил: «Шухер, уходим, бери свои деньги». Он всунул свернутую зеленую бумажку мне в руку и в мгновение ока был таков. Я развернул банкноту и застыл на месте: вместо любимого Франклина на меня с купюры с сожалением взирал Джордж Вашингтон, а это значило, что обмен состоялся и что я поменял сто долларов на один.

И все-таки я летел в Париж! Не верилось! Даже в самых дерзких мечтах я не представлял себя во Франции. Это позже, через несколько лет, все разъездились по миру, а тогда мое путешествие было без преувеличения выдающимся. Ходил даже анекдот: «Ах, опять весна, опять хочется в Париж!», «А вы там уже были?», «Нет, просто опять хочется!». С детства помнил, как взрослые говорили: «Увидеть Париж и умереть!». Париж был несбыточной мечтой, мифом! Почему-то не Лондон, не Нью-Йорк, а Париж.

Когда я был маленьким, к нам домой пришел гость, только что щеголем вернувшийся из Парижа. На нем был кожаный пиджак, джинсы. В Советском Союзе так мало кто одевался. Я получил французский сувенир — миниатюрную прозрачную оранжевую коробочку с конфетками TicTac. Вот это был подарок! Ту коробочку я долго берег, показывал всем! Ни у кого такой не было! Франция и французы с детства казались мне утонченными, возвышенными, романтичными, чувственными, элегантными, изысканными, остроумными. От французских фильмов в трепет приходила вся снежная Россия — «Мужчина и женщина», «Шербурские зонтики», «Соседка». А французские актеры? Жерар Филип, Жан Марэ, Жан Габен, Ален Делон, Бельмондо. А актрисы? Бриджит Бардо, Катрин Денев, Анук Эме! А песни, наконец? Джо Дассен, к примеру. А французский язык! Он же способен даже грязь превратить в любовь! Волшебный Париж… «Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца твоих дней останется с тобой, потому что Париж — это праздник, который всегда с тобой», — написал Хемингуэй. Что ж, проверим, думал я.

Частник на красной разбитой «шестерке», которого я остановил легким взмахом руки на Грузинке, обрадовался, когда я произнес: «До Шереметьево». Он вжал педаль в пол, и машина с визгом рванула вперед.