Юрий Герт - Ночь предопределений

— На пятую, — весело сказал Чуркин. — Да вы не беспокойтесь, тут рядом.

Они втроем — он, Жаик и Феликс — уместились позади.

— И что мы там, собственно, должны делать? На этой вашей буровой?..

— Да нет, — сказал Чуркин, — вы не думайте… Тронули, Слава, — нагнулся он к шоферу и, высунувшись из машины, помахал Кенжеку, чтоб следовал за ними, и старухе с девочкой, стоявшим на обочине дороги, одинаковым жестом выпятив локоть козырьком — прикрывая глаза от солнца.

— Мурату привет передам! — прокричал он, перекрикивая мотор набирающей скорость машины. — Мурату!

Старуха обрадованно закивала, хотя по лицу ее трудно было определить, поняла ли она его. Жаик тоже высунулся и что-то крикнул по-казахски.

«Газик» с места взял так резко, что у Феликса ломотой отдалось в затылке.

Аул остался позади.

— Да нет, — возвращаясь к прерванному разговору, сказал Чуркин, — вам делать на буровой, конечно, нечего, мы туда только на минутку подскочим, керн посмотреть… — Он улыбнулся и потер руки, со вкусом, похрустывая костяшками, ладонь о ладонь.

— Керн! — повторил он, жмуря свои редкостной синевы глаза. — Там еще вчера должны были его поднять.

— Гм… — произнес Гронский.

— И потом — Самсонов, — сказал Чуркин. — Самсонова с собой заберем. — У него так это вышло, как если бы он и на секунду не сомневался, что всем известно, кто такой Самсонов.

— Что вы говорите? — подхватил Гронский. — Самсонова? Это все меняет! — В зеркальце над ветровым стеклом Феликс ухватил на мгновение его лицо — невозмутимое, язвительно-бесстрастное. — Кстати, позвольте узнать, кто этот Самсонов, за которым мы едем?

— Самсонов?.. — слегка потерялся Чуркин. — Диссертант. Из Ленинграда. — И, поскучнев, добавил: — Кто в поле вкалывает, кто диссертации пишет…

Машину тряхнуло, по днищу кузова осколочной россыпью ударили камни.

— Но Самсонов — это другое дело. — Чуркин снова повеселел. — Самсонов — это голова. А голдене копф, — сказал Чуркин. — Вы знаете, что такое — «а голдене копф?» [6] Золотая голова (идиш). — спросил он, обращаясь ко всем, и в первую очередь к Гронскому.

— Я это знаю, — сказал Гронский. — Когда-то я жил в Одессе. А вы откуда это знаете?

— А почему бы мне это не знать? — сказал Чуркин. — Если моя мама в девушках была Рабинович?..

— А папа — Чуркин?

— А папа — Чуркин!

— Что делается… — вздохнул Гронский.

— А что делается?..

— Нет, ничего… — сказал Гронский. — Но вы еще что-нибудь знаете, кроме «а голдене копф»?..

— Очень мало, — сказал Чуркин. — Цудрейтер. [7] Сумасшедший (идиш). Или ари-холэ [8] Чертенок (идиш). …

— Так что же Самсонов? — напомнил Феликс. Ему все больше нравился рыжий геолог.

— Наверное, хороший человек, — сказал Жаик, посмеиваясь. — Плохие к нам не едут.

— Едут, — сказал Чуркин. — Еще как едут… Но Самсонов… Как бы вам объяснить, чтоб не слишком издалека…

— Ничего, — сказал Жаик, — времени у нас хватит, и кивнул на степь за окном. Казалось, уже не воздух, а сама земля — расплавленная, текучая, — дрожит и струится. Она обжигала глаза, лучше было туда не смотреть.

— Так вот, — сказал Чуркин, — знаете ли вы, сколько стоит пробурить скважину на глубину в два километра?.. Если брать в среднем, такая скважина обходится в двести тысяч рэ. А скважина в три километра?.. Полтора миллиона.

— Сколько?.. — ахнул Жаик. — Полтора?..

— Полтора миллиона, — повторил Чуркин, воспламеняясь. — Одна такая вот дырка! Но это что! Когда американцы начинали бурить на Аляске, первая скважина им стоила четыре с половиной миллиона долларов — неплохо, а?..

Жаик покачал головой, почмокал, вытянул дудочкой губы.

— А теперь представьте себе, что нефть выдает всего лишь одна-единственная из трех скважин. Из трех, из пяти, а то из десяти. Остальные бурятся за так, впустую! И тут ничего не попишешь, все зависит от места, условий, геологических данных, от простого случая, наконец. Казалось бы, сотней метров ближе, сотней дальше — какая разница, и как тут что-то учтешь, так нет — здесь, на этом вот месте… — Чуркин указал на одну из своих широко расставленных ног, — здесь она, зараза, так рванет — чуть вышку не своротит, а тут… — он ткнул в носок другой ноги, — тут только зазря профукаешь и время, и силы, и миллионы…

— И тут появляется Самсонов, — заключил Феликс, сдерживая улыбку. Он и сам не знал, отчего ему было так приятно слушать Чуркина, даже просто наблюдать за ним.

— А вы не смейтесь, — сказал Чуркин. — Да, и тут появляется Самсонов…

Но внезапно появился не Самсонов, а Бек. Музейный автобус пронесся мимо, хлестанув струей пыли по окнам «газика», и круто затормозил впереди, с особым, присущим только Кенжеку форсом. На дорогу выскочил Бек. При выезде он захватил с собой фотоаппарат, и сейчас «Зенит», снабженный черным хоботом дорогого, специально купленного объектива, болтался у него на шее.

— Пять минут! — крикнул он, указывая рукой в сторону раскинувшегося вблизи от дороги кладбища.

— Пусть идет, — Чуркин высунул в окно растопыренную пятерню. — Пять минут! — крикнул он. — Пять!..

— Так вот, — продолжал он, — чтоб закончить, скажу: Самсонов — это целый институт. Это новейшие ЭВМ. — Чуркин загнул один палец. — Это высшая математика, формулы, вычислительные программы. Это прогнозирование месторождений с наибольшей степенью вероятности. У геологов есть выражение: «коэффициент успешности» или «коэффициент удачи»… Вот что такое Самсонов.

Пальцев на руке у Чуркина не хватило, он держал перед собой туго сжатый кулак.

— А что он здесь делает? — спросил Феликс, — «Коэффициент удачи», — повторил он про себя. — «Коэффициент удачи»… — Ему хотелось запомнить эти слова, сочетавшие рок с математикой.

— Ха, — сказал Чуркин и разжал кулак, — что делает?.. Он до Ленинграда лет пятнадцать по этой окаянной землице топал, он ее, голубу, пятнадцать лет на загорбке в рюкзаке таскал, пятнадцать лет молоточком простукивал… Здесь его дом, если на то пошло. А буровая, куда мы едем, — это его первый эксперимент.

— Гм… — произнес Гронский не оборачиваясь. — Если я правильно понял, каждый из нас имеет возможность сообщить о себе товарищу Самсонову анкетные данные и получить вполне научный гороскоп…

Все рассмеялись.

Старое кладбище, перед которым они стояли, было не просто старым — оно было старинным, судя по мазарам, сложенным из серого бутового камня и похожим на крепостные башни мощной кубической формы. Купола у иных осели или обвалились внутрь, те же, которые сохранились в целости — таких было большинство — напоминали шлемы с высокими шишаками.

Из «рафика» выпрыгнули Айгуль и Вера, на ходу поправляя примятые в пути платья и прически. За ними вылез разморенный жарой Карцев. Они втроем направились туда, где мелькала фигура Бека, то пропадая, то возникая вновь среди могильников. Пяти минут для него было явно не достаточно. Айгуль на ходу порылась в своей сумке, и в руке у нее Феликс тоже увидел фотоаппарат. Возможно, она собиралась дополнить экспозиции музея снимками пещерного храма, а пока не хотела терять времени даром.