Евгений Пузыревский - Седьмое лето

Шел тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. Год смерти Сальвадора Дали, окончания вывода советских войск из Афганистана, приближения астероида Асклепия к земле на расстояние в шестьсот восемьдесят тысяч километров, крушения у побережья Аляски танкера Exxon Valdez с последующим попаданием в море сорок одной тысячи тонн нефти, записи во Франции группой Koama песни «Ламбада», волны революций, что разрушили блок Варшавского договора, обозначив закат СССР и первенство США в мире после окончания холодной войны. Но для нас важнее то, что этот год был годом рождения маленькой дефектной Лизоньки (которая, далеко не сразу получила данное имя).

Пятидесятивосьмилетняя Тома Никитична отмечала первый день лета традиционной помывкой окон. Заплетя длинные, поседевшие, но ещё достаточно прочные волосы в «баранку» (чтоб не мешались и в тазик с мыльной водой не окунались), она, пританцовывая и напевая про скрипучее натёртое седло да покачивающиеся перья на шляпах (забавно пародируя голос Боярского), направилась к месту жертвоприношения своего времени в угоду богам чистоты.

В дверь постучали.

Хотя «постучали», это слабо сказано – в дверь задолбили и запинали, подкрепив своё физическое воздействие на деревянного охранника домашнего уюта нечленораздельными возгласами. С одной стороны такое неожиданное вмешательство в личное пространство могло бы и напугать, но с другой, на улице прекрасный летний день, птички, солнышко, лепота – зачем советскому… пока ещё советскому человеку омрачать всё это каким-то страхом?

Открыла.

На пороге двое – сосед сверху Толик и его сожительница Людка. Худые, бледные, с впалыми глазами и изъеденные костлявой усталостью не по возрасту – обоим и по двадцати нет.

– Заводи, – спокойно проговорила хозяйка, не задавая бессмысленных вопросов.

А смысл их задавать? И так же всё понятно – хватило одного короткого взгляда на перепачканные ноги, да на хоть и скрываемый под платьем, но уже заметно опустившийся живот.

– Тётя Тома, она умирает, умирает она, – еле выговаривая слова, выдавил из себя внезапный гость.

– От этого не помрёт – от другого помрёте, причём оба и скоро. Заводи давай! – от былой радости не осталась даже приятного послевкусия. Появилась работа, а работу нужно выполнять чётко, правильно, сосредоточенно.

Как уже давно стало понятно, эта, почти достигшая жизненного шестого десятка женщина, являлась профессиональной акушеркой. Хотя лично она недолюбливала это французское словечко, предпочитая ему исконно русское – родовспоможение.

А как известно, профессионализм сосулькой в темя не упадёт, и ему необходимо обучаться. При этом желательно по книжкам, в которых мужи учёные знаниями накопленными так старательно делятся.

Хотя знания знанием рознь.

Вот например, в тысяча девятьсот пятидесятом году до нашей эры неизвестный египетский лекарь записывал на третьем листе своих трудов (названных потомками «Кахунским медицинским папирусом») такие строки: «Чтобы уберечь женщину от закусывания своего языка, необходимо бобы растолочь с… (утеряно) и вложить эту массу ей в рот в момент родов. Это средство прекрасно зарекомендовало себя миллион раз», или же «Распознание, забеременеет женщина или нет. Прочесть заклинание – «О ты, дитя Хоруса… (утеряно) Я есть… (утеряно) Хорус. Можешь ты войти туда, куда приглашают». Если что-либо появится в её ноздрях, то эта женщина сможет родить. Если что-либо появится в её вульве, то эта женщина сможет родить, но если… (утеряно) то эта женщина никогда не сможет родить».

Людмила лежала на кухонном столе, рядом с которым суетилась Тома Никитична.

– Она умрёт, она сейчас умрёт, – монотонно бубнил Толик, стоя в дверном проёме. Его пустой взгляд был направлен на маленький циферблат встроенных в настенный шкаф часов, словно только они знали точное время смерти роженицы и теперь отсчитывали последние секунды.

– Неси диванных подушек из комнаты – под спину подложить надо, – властно гаркнула хозяйка квартиры.

– Она умрёт, она сейчас умрёт…

– Я кому сказала?!

– Она умрёт, она сейчас умрёт…

Лисёнок схватила первое, что попалось под руку, и швырнула в соседа. Пластмассовая солонка угодила точно в нос, из которого незамедлительно, словно того и ждала стоя за углом, пошла кровь.

– Неси диванных подушек из комнаты и полотенец в ванной захвати!

Умеющий делать детей ещё какое-то время удивлёно гулял взглядом от часов до рассыпанной на полу соли и обратно, но потом, наконец поняв, что от него требуется, метнулся по коридору. Но вот его неадекватный мозг почему-то был уверен, что эти самые подушки и полотенца могут находятся только лишь в его квартире, а ни как не в этой.

Хлопнула входная дверь.

Несмотря на любое вычитанное учение, без практики особо не напрофессионалишь.

А практика пришла к Томе Никитичне в далёком тысяча девятьсот сорок пятом году.

Жила она тогда в глухущей уральской деревне, которую каким-то чудом не коснулась вездесущая длань коллективизации. Несколько перекошенных домишек, жители которых падают при громе на колени, указывали своим видом на безразличие ко всему происходящему вне их мирка. Несколько коров, пасущихся на одном и том же месте, жующих зелённых проросших детей съеденных ещё в том году родителей. Несколько цепных собак, переваливающихся на боках от кормежки до кормежки, постепенно забывая о таком явлении как «Лай на незнакомцев», так как кругом знакомец на знакомце и знакомцем погоняет. Несколько времён года, монотонно сменяюших друг друга, различающихся лишь внешним обликом, температурой и типом работы привязанной под них. Несколько… Несколько… Несколько… А ей так хотелось много… Но сейчас пока не об этом.

А о том, что у Лисёнка (так с младенчества называла мама Тому) в возрасте четырнадцати лет открылся дар.

Как и полагается – внезапно.

Платье порвано, трусики сняты, ноги расставлены.

В очередной раз появилась головка, но теперь, после окончания потуги, уже не скрылась, как раньше, обратно в родовой канал.

Тома Никитична положила левую ладонь на лобок Людмиле, аккуратно воспрепятствуя преждевременному разгибанию головки, чтобы она рождалась в положении своей наименьшей окружности.

Одна из коров с незамысловатым именем Брёвнышко готовилась к отелу. Вроде бы всё складывалось нормально – и вымя за полторы недели заметно увеличилось, и расслабились связки таза, что стало заметно по углублениям со стороны корня хвоста, и молозиво появилось в нужный срок, а не после положенного. Рожай – не хочу.

Но что-то пошло не так.

Мать забежала в дом и утащила с собой отца со старшим братом. Лисёнок, распираемая любопытством, отложила в сторону нож, которым ловко отделяла кожуру от картошки и, стараясь не шуметь, пересекла двор, встала на перевёрнутое ведро, заглянула в окно коровника.