Евгений Пузыревский - Седьмое лето

Голова младенца вышла до теменных бугров.

– Так, теперь расслабься и дыши. Глубже давай, быстрее! – Тома Никитична, не дожидаясь когда отупевшее сознание пациентки поймёт, что и как правильно делать, широко открыв рот показала на собственном примере.

Затем, когда Людмила наконец перестала тужиться, она правой рукой начала осторожно сдвигать промежность над личиком плода кзади, а левой медленно разгибать головку и поднимать её кверху.

Увиденное было малоприятным.

Жвачное животное, тяжело дыша, лежало на полу, а из неё торчал застрявший телёнок. Рядом суетились трое – баба руководила, мужики поочерёдно потягивали то за одну, то за другую конечность плода, стараясь попадать в потуги рогатой мамаши.

– Терпи, терпи моя хорошая, сыночка большого выносила, много в него вложила, упирается, не хочет расставаться, – в самое ухо шептала хозяйка своей одомашненной скотине.

«Упиравшийся» словно услышал упрёки в свой адрес, застыдился и тут же выпал, обрывая пуповину, на мягкую соломенную подстилку, застланную чистой мешковиной. Томин отец с братом взявшись за тканевые края «простыни» перетащили жизненного новичка к морде Брёвнышка и та, не заставляя себя упрашивать, принялась его облизывать. Но пока безымянный отреагировал на это хриплым дыханием, посинением век, носа и рта. Корова, почувствовав неладное, начала шлёпать языком по задыхающемуся, издавая странный, режущий слух вой, лишь отдалённо напоминающий её привычное «муканье». Томина мать метнулась к тёлёнку, тщетно пытаясь реанимировать юного парнокопытного, что уже приготовился к пробежке до небесных лугов. Мужики, неуверенно переглядываясь, стояли молча.

Дождавшись внутреннего поворота плечиков, Тома Никитична захватила обеими руками головку младенца и начала слегка оттягивать её кзади до тех пор, пока под лонное сочленение не подошло переднее плечико. Затем перехватила левой ладонью и правой осторожно высвободила заднее.

Дверь открылась, и в коровник вступила Лисёнок. Уверенным жестом она отодвинула свою родительницу и села рядом с жертвой асфиксии. Затем просунула своё колено под его шею, так, чтоб голова низко нагнулась вниз и аккуратными движениями, мизинцем, стала удалять у него из носа и рта околоплодную жидкость.

Телёнок дёрнулся.

– Водой на него. Только не лейте, а брызгайте, – проговорила четырнадцатилетняя девочка.

Троица взрослых, удивлённые происходящим, послушно выполнили просьбу.

– А теперь под попу что-то подложите, чтоб ножки задние выше передних легли.

Исполнено.

Тома растянулась на полу и, прислонившись своими губами к губам новорождённого, стала отсасывать жидкость из его лёгких. Но тут с её отца спал «гипноз послушания» и он, выругавшись, оттащил дочь от животного. То же, в ответ, мерно задышало.

Все, как по команде, уставились на Лисёнка.

– Оно само как-то… Я больше не буду… Не ругайтесь только…, – испуганно-растерянно промямлила виновница странных событий.

– Где ты такое углядеть умудрилась? – ошарашено проговорила мать.

Дочка молчала, опустив в пол глаза, на ресницах которых уже вовсю отплясывали слёзы.

Ночь.

Уставшая Тома спала как никогда крепко. Родители, в разговорах выжав насухо тему произошедшего, тоже отправились на боковую. Брат, дождавшись сопения домочадцев, ушел на ночное свидание с тайной любовью из соседнего дома. Телёнок беззаботно посасывал мамкино вымя. А Брёвнышко неспешно зарабатывала расстройство пищеварения, доедая свой послед, о котором шокированные днём люди совершенно забыли.

Вставив указательные пальцы в подмышечные впадины со стороны спины, Лисёнок приподняла туловище младенца кпереди и в результате остальная часть родилась без каких либо затруднений.

Все прознали очень быстро – как ни без этого. И сначала так, так сказать на пробу, вызвали Тому на другой конец улицы, к семейству Дубравиных, а точнее к их кобыле Ветреной. Девочка стояла в сторонке, наблюдала, но потом как-то незаметно включилась в процедуру лошадиного родовспоможения. Всё сделала правильно, грамотно, словно по учебнику.

Её расспрашивать – она в слёзы, мол, ничего не знаю, само получается.

С тех пор ни одни роды в наконец заколлективизированной деревне не обходились без участия девочки, что вдруг внезапно обрела свой странный дар. И так, на протяжении шести лет, от одного дома к другому, от коровы к человеку.

Далее полагалась обрезка пуповины (какая уже тысяча по счёту?), но вместо этого Тома Никитична молча смотрела на рождённую девочку.

Такое в её многолетней практике было впервые.

Левое веко оказалось сросшимся, оставляя на лице лишь один глаз. Лобная кость выдавалась широким рогом вперёд. Нижняя челюсть, словно желая установить справедливость, почти на сантиметр выпирала дальше верхней, скрывая отсутствие языка. Шея, заранее уставшая носить голову, склонила её к левому плечу. Руки целые, хорошие… за исключением пальцев, которые на левой отсутствовали полностью, сросшись в единую ладонь, а на правой находились там, где и положено,… все четыре, без мизинца. Тельце пропорциональное на груди и горбатое на спине. Ноги растут от куда и куда положено, но вот совсем не так как полагается – бёдра в сторону, колени вместе, ступни носками друг на дружку.

Хлопнула входная дверь – спустя полтора часа вернулся «счастливый» отец неся с собой кастрюлю варёных макарон.

– Тётя Тома, а я поесть вам принёс. Только тут без майонеза – спёр его кто-то…

Продолжение следует…

Являются ли «книжные благодарности» своеобразным «спасибо» во всеуслышание, либо же они осознанное/неосознанное стремление подчеркнуть тот факт, что будь я даже мега крутым писателем (который и слова емко-точные подбирает, и в предложения их грамотно составляет), то не справился бы в одного и без посторонней помощи?

Какой из двух предложенных вариантов верный? Или же они оба ошибочны и существует третий, четвёртый, а то и семнадцатый?

Лично я думаю, что получение ответов на эти вопросы необходимо оставить любителям такого выматывающего вида искусства как «спор» и пусть они, любым из известных и общедоступных способов (будь то устный, письменный, организованный, стихийный, конструктивный, деструктивный, либо же полемика или дебаты), докопаются до тех катакомб, где кроется истина.

А после и нам расскажут.

Я же сейчас потрачу двадцать один грамм (по весу прям как человеческая душа) ни в чём не повинного дерева, что отдало свою жизнь для изготовления вот этих вот трёх страниц и напишу на его белесых костях, искренние слова благодарности ниже перечисленным людям.