Ян Войк - Изнанка

Иван отпустил его и тяжело отвалился в сторону. Андрей приподнялся на локте.

– Саша? Где она? – на этот раз он уже не кричал.

– Не знаю, – покачал головой Поводырь, оглядываясь вокруг. – Здесь её нет.

Следом за ним Милавин оглядел комнату. От прежней уютной обстановки не осталось и следа. С пола пропал не только мягкий зелёный ковёр, но и паркет, остались только серые бетонные плиты, поверх которых валялись деревянные обломки и ещё какой-то мусор. Мебели не было вовсе, за исключением дивана, на котором они сидели несколько секунд назад, но и он выглядел совершенно иначе – рассохшиеся, покрытые трещинами деревянные подлокотники и рваная обивка, из-под которой выглядывают грязно-серые куски мягкого наполнителя. Андрей перевёл взгляд на окно: ни штор, ни занавесок, ни цветов на подоконнике. Какой там! В оконной раме даже не было стёкол, только запылённые осколки на полу. А за окном снова густые чёрно-серые сумерки, правда, чуть подсвеченные трепещущим красным заревом. Восход? Или закат?

Милавин поднялся на ноги, подошёл к приоткрытой двери на балкон и выглянул наружу. В лицо ему ударил холодный, секущий кожу ветер, пропитанный горьким дымом. Андрей сморщился, но не отвернулся, потому что не в силах был оторвать глаз от представшей перед ним картины.

Город был разрушен. Их окружали лишь давно заброшенные руины. Остовы обвалившихся зданий, как гнилые крошащиеся зубы, торчали то тут, то там из лесопарка, мгновенно лишившегося всей своей листвы. Теперь только корявые чёрные ветки деревьев переплетались между собой, образуя причудливый колючий клубок. Над всем этим низко нависла пелена тяжеловесных угольно чёрных туч без малейших просветов. А горизонт по самой кромке теплился красным заревом. Это не походило ни на восход, ни на закат, скорее на беспокойно тлеющий пожар, окруживший их со всех сторон.

«Может быть, это и не тучи, а дым…», – подумал Андрей, снова задирая голову вверх.

– Так что случилось с Сашкой? – тихо спросил Иван из-за спины. Как и Милавин он был под впечатлением от увиденного.

– Она сказала, что не пойдёт дальше с нами, – Андрей отвернулся от окна. – Сказала, что ей здесь слишком страшно.

– Её можно понять, – без всякой усмешки откликнулся Поводырь. Его взгляд всё ещё блуждал между разрушенными зданиями.

– Но ты говорил, что у нас теперь одна кровь на двоих, что она без меня теперь не сможет.

Иван вздохнул и повернулся к нему.

– Я так думал. Но наверняка я ни хрена не знаю. Может быть, у неё получится прожить отдельно от тебя. Хотя бы какое-то время.

– А может быть, и нет…

– Может быть. Но в любом случае это её выбор. Мне кажется, она выбирала сознательно. И тебе остаётся только принять это.

– Какой к чёрту выбор?! Она же только ребёнок! Ей просто стало страшно.

– За то время, что провела здесь, она многое увидела и даже сделала. Она уже не ребёнок. А в жизни и смерти понимает, наверное, даже побольше, чем мы с тобой.

– Да наплевать мне на жизнь и смерть! Где моя дочь?!

– Не знаю, – жёстко отрезал Иван. – Она решила остаться. Когда вернёмся, попробуем её найти. А сейчас… Я пришёл сюда за своим сыном. И собираюсь вытащить его отсюда, чем скорее, тем лучше. Ты со мной?

Андрей стиснул зубы и молчал, тяжело дыша.

– Как знаешь, – Поводырь поправил на шее ремень автомата, а потом вышел из комнаты…

Милавин нагнал его уже на лестнице между первым и вторым этажом. Он ничего не говорил, только пристроился позади напарника, сбавив немного шаг. Иван тоже промолчал.

В вестибюле они перебрались через небольшой завал из битого кирпича и обломков бетонных плит – всё, что осталось от рухнувшей перегородки. Железная дверь подъезда косо висела на одной петле, вторая была вывернута, как будто кто-то снаружи рванул створку на себя с нечеловеческой силой. Ступеньки крыльца раскрошились в мелкий щебень, поэтому чтобы спуститься на землю пришлось прыгать с полуметровой высоты.

Они вышли к Севастопольскому проспекту, здесь Иван остановился, присел на одно колено возле покосившегося фонарного столба и огляделся.

– Сашка сказала, ты знаешь, куда идти. Что это значит? – спросил Андрей, морщась от ледяного ветра в лицо. Он пробовал отвернуться от него, но проклятый ветер, похоже, дул со всех сторон разом, куда ни повернись.

Поводырь, тоже щурясь, смерил его взглядом и ответил:

– Мы в нескольких кварталах от больницы, где лежит Макс. Думаю, нам туда.

– Разве ты там не искал?

– Я дважды обшарил всё здание от подвала до крыши… Но тут, на нижнем уровне не был ни разу.

– Тогда идём к больнице, – Милавину не терпелось скорее закончить с этим и попытаться вернуться к дочери. Вдруг она ещё ждёт его…

– Да. Только не забывай…

– Оглядываться. Я знаю. Пошли.

Иван только молча кивнул, и они двинулись по проспекту в сторону облысевшего лесопарка.

Уже через десять минут из-за ледяного ветра пальцы Милавина окоченели настолько, что он почти не чувствовал их, а лицо будто покрылось жёсткой колючей коркой. Андрей стал время от времени перекидывать пистолет из руки в руку и поочерёдно отогревал ладони подмышкой. Нести пистолет в левой руке было неудобно и глупо, вряд ли он смог бы прицельно выстрелить в случае опасности, но ещё глупее было бы отморозить себе пальцы. Шедший впереди Иван держал автомат двумя руками, втиснув приклад в плечо. Если Поводырь и страдал от холода, то виду не показывал.

Они шли по разделительной полосе Севастопольского проспекта, а слева и справа от них тянулись скрюченные чёрные, как после пожара, деревья.

Здесь – на нижнем уровне – деревья и кустарники не только напрочь лишились листвы, какая-то неведомая сила перекрутила их стволы, смяла, вывернула, изломала ветви, превратив растения в скрюченных уродливых инвалидов. Горбатые, распухшие наростами и зияющие дуплами стволы не тянулись к небу, а будто старались спрятаться от него. Ветви, растущие под самыми невероятными углами, изгибались и переплетались между собой, образуя ломаные узоры на фоне чёрно-серого неба. То они напоминали неуклюжие детские каракули угольным карандашом, то перепутанный моток колючей проволоки, а вот одиночная толстая ветка выгнулась в сторону совсем как человеческая рука, просящая о помощи, можно различить локоть, предплечье, даже пальцы, сведённые судорогой боли. От такой схожести у Милавина пробежал холодок по спине, он уже готов был отвернуться, когда вдруг наткнулся на полный ярости взгляд чужих глаз.

– Твою мать! – он шарахнулся в сторону и вскинул пистолет.

– Что?! – Иван тут же развернулся всем корпусом, шаря стволом в поисках цели.

– Там лицо! На стволе. Вон посмотри…

То, что поначалу можно было принять за небольшое дупло, оставшееся от выпавшего сучка, сейчас однозначно ассоциировалось с распахнутым в безумном вопле ртом. Чуть выше крошечным выступом угадывался нос, а ещё выше глаза. Всё это можно было бы принять за страшную шутку природы – мало ли в какие фигуры могут сложиться наросты на дереве – если б ни глаза. Ярко-карие с розовыми прожилками в уголках, ворочаясь в складках угольно чёрной коры, они неотрывно следили за идущими мимо. Взгляд их был переполнен жуткой отчаянной злобой, при том, что само лицо оставалось совершенно неподвижным.