Петер Розай - 15 000 душ

Почти с ужасом Клокман вспомнил сияющий дворец — пустынную, подбитую инеем полярную ночь — бутылки шампанского — фарфор — ковры.

— Только так и можно отдохнуть, почувствовать свободу, — весомо произнес Смунк. Он уткнулся глазами в пол.

— Мне плохо, — Клокман пошарил руками у себя за спиной.

Вороны?

— Вам плохо? Ну, выдаете! Ему плохо?! — Так выпейте, дружище! — Он весь сиял.

За спиной ничего не было: никакой опоры.

Смунк властно протянул ему бутылку.

— Ваше здоровье! — Клокман поднес бутылку ко рту; опустил бутылку.

— Я вот думаю, — Клокман поежился от холода, высоко поднимая плечи, — вы просто по-другому отдыхать не пробовали: альпинизм? Теннис? Шахматы?

— Болтовня! — Каждый отдыхает, как может, — пояснил Смунк. — Мы тут уже обтяпали одно дельце. — Он раскупорил бутылку.

— А те двое где?

— Дрова колют — для бытовки! — Потом двинем на беговую дорожку.

Мощно пахнуло перегаром.

— Отлично! — сказал Клокман и подумал: наверное, нужен рекорд?

Ледяные узоры на окне.

Здесь всем заправлял Смунк! — Сейчас он шагал впереди, придерживая правой рукой под локоток Клокмана, словно тот был арестантом, а не гостем. В дополнение к шубе из волчьего меха, если только это не была особой выделки собачья шкура, Смунк надел меховую шапку, которая придавала ему немного официальный, почти командирский вид. Впрочем, он и так выглядел довольно мужественно: его рябое лицо размером с доброе колесо раскраснелось, глаза слезились, но в любой момент, как жерла двух вулканов, могли извергнуть огненные потоки; его заостренные кверху уши стояли торчком — но хватит о нем, пора бы взглянуть и на его свиту.

Тут был Ляйхт в пиджаке с трепещущими на ветру лацканами, с развевающейся шалью на тощем загривке, рот его был приоткрыт, раскрасневшиеся глаза рыскали, вернее, просто шныряли по сторонам — блуждающий, рассеянный, отсутствующий, безучастный, отупелый взгляд.

Он был с похмелья! — Недавно проснулся.

Мошкара.

Хриплыми криками он отогнал ворон, расстегнул ширинку на штанах и помочился. Струя разбрызгивалась веером. Да, сквозняк здесь сильный! — Бабочки-лимонницы сели на штаны Ляйхта.

Вазелин? Этот совсем расклеился. Его серое, осунувшееся лицо еще не озарила любезная улыбка, которая придавала ему чертовски обаятельное выражение. Он передвигался как на ходулях, согнувшись под ветром, но старался не отставать от Смунка на тот случай, если ему подадут команду «апорт».

На его пальто налипли трупики клопов.

Пальто на меху.

Его жидкие светлые волосы приобрели пепельный оттенок. Отчего бы это? Пыль? Пенка для укладки? Угольная крошка?

Груда костей.

В общем, вот так наши приятели, по-разному пыхтя, дрыгая на ходу ногами, размахивая руками и топоча, выбрались из своего укромного бетонного логова на свежий воздух: маленький отряд темнел как ориентир посреди светлого пространства. — Впереди Смунк.

Как же здесь было светло! Какая ширь! Какой простор!

Не будем спешить: серо-черная местность, которая раскинулась перед ними, была невелика вширь, но зато тянулась далеко-далеко за горизонт. Вообще-то, на небе было просторнее, чем на земле. Эти возвышенные в буквальном смысле слова небеса лишь кое-где были подернуты мглой и затянуты пеленой размытых, тлеющих по краям облаков. Вся эта рыхлая муть медленно колыхалась, двигалась, выпуская вниз щупальца или шипы и заволакивая красный луч света, который то тускнел, то вспыхивал снова, исподволь сплачивая вокруг себя все это необозримое пространство. Вот где таилась сила. Вот почему эта пустынная местность выглядела так, словно здесь намечалось какое-то торжество, какое-то странное празднество, чуть ли не ярмарочное гуляние.

Повсюду виднелись озера, пруды и подпруженные реки. Местность немного напоминала океан. Изогнутая береговая линия кружила по равнине, взмывала ввысь, изгибалась, становилась толстой, жирной, черной и опять терялась вдали: круглые, свитые в клубок отблески света лежали на черных ледяных полях и тянущихся к горизонту складках.

— Город вон там, — сказал Смунк и указал на недвижимый, как будто застывший пейзаж.

Клокман огляделся.

— Его так сразу не различишь, — подсказал ему Смунк, — тут, сами видите, все в саже!

И правда: куда ни глянь, повсюду снег был покрыт пятнами и крапинками сажи и грязи. Вдали снег и сажа сливались в единую черно-серую гамму.

Вороны!

Алый луч света пробился сквозь облака.

И тут Клокман, приглядевшись, различил там, вдали, за оседающей, рыхлой мутью, леса, кряжистые дымовые трубы и башни, похожие с виду на лапы какого-то невидимого зверя.

Он посмотрел окрест себя: вон там — такие же! И сзади то же самое! Они были повсюду. — Смыкались кольцом!

Ну, там и дымище! — Как раз сейчас огромные облака вспучились, отбросив мглистую тень на ледяные каналы и зеркальную гладь озер. — Все вокруг потемнело.

На небе разверзлись красные кратеры, скважины, извергающие зловонный смог.

Ух ты!

На землю посыпались крупинки сажи. Угольная крошка. Бисквиты из кокса. Омлеты из прогорклого жира.

— Это еще не страшно, — сказал Смунк, — это еще цветочки!

— Это еще ничего, — подтвердил Вазелин.

Смунк прикрыл себе рот могучей рукой.

Ляйхт приплясывал; прыгал из стороны в сторону.

Пелена облаков разорвалась. Градом посыпались крошки кокса. Кровавое месиво на небесах.

Чемпион по бритью!

Ветер раскроил облака пополам, отрывая их от земли, как шлаковую корку или листы лазаньи. — Сейчас в отразившихся от снега лучах света показался уже целый частокол фабричных труб, которые высились, как крепостная стена.

Из мрамора.

Ржавчина. Сажа.

— Впечатляет, — сказал Клокман.

— Промышленный комплекс, — пояснил Смунк.

— Мы тут работаем, — добавил Вазелин и размазал угольную сажу по лицу.

Вот это да!

Снег поредел; летели прозрачные, как стекло, снежинки.

Белые.

Ляйхт подпрыгивал на одной ноге, распугивая ворон, которые снова налетели, как только улеглась угольная метель.

Они кружили среди снежинок. На клювах у них виднелись красноватые пятнышки.

Однако тут нам придется прерваться — сейчас слово берет дружище Клокман:

— Так как насчет рекорда, дорогой господин управляющий? — спросил он. — Все хорошо? — В конце концов, я тут по делу!

Кажется, он пришел в себя! Немного оклемался! Щеки порозовели. — Тут у него промеж глаз что-то сверкает! Ну и ну!

Молния ударила! Бритвой полоснули! Стекло разбилось!

И гаснет.

Клокман улыбается! Усилием воли он собирается с мыслями. Совладав с головокружением, он указывает в даль.

— Просветите меня, господин управляющий, — весело говорит он Смунку.

— Вы разве сами не видите, — отзывается тот.