Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост

— Слушай внимательно! Осенью здесь бывают густые туманы, иногда целыми днями. Не в Женеве. На самом озере и за ним. Вообще-то они чаще бывают в ноябре. Но сейчас погода повсюду сходит с ума. Со вчерашнего дня на французской стороне озера туман. И над озером, и на берегу. Я позвонила месье Жакье, хозяину гостиницы. Он знает, как я люблю Ивуар осенью и зимой, когда там нет туристов, и гостиница пустая. Помнишь, я тебе говорила?

— Еще бы.

— Серж никогда не бывал в Ивуаре. Ты единственный мужчина, которого я туда возила.

— А теперь решила взять с собой Сержа.

— Он никогда не говорил об этом, но я знаю, он всегда хотел побывать вместе со мной в Ивуаре. Мы поедем туда втроем и отпразднуем его день рождения! В тумане. Хорошая идея?

— Классная!

— Правда? Ему стукнет сорок. Это просто необходимо отпраздновать, да?

— Всенепременно! — сказал он. — Причем в Ивуаре.

Она опять рассмеялась.

— Я уже знаю, что мы ему подарим. Суда туда ходят при любом тумане. Да, и в Ивуаре еще цветут все цветы.

— Ивуар, — повторил Филипп. — В Ивуаре, и больше нигде…

— Ты просто чудо! Ты знаешь об этом?

— Знаю. Все женщины от меня без ума.

— Филипп… ах, Филипп… где ты сейчас сидишь?

— Что?

— Я спросила, где ты сидишь сейчас в своем номере?

— Перед твоими розами. У окна.

— Я тоже. Небо над озером на западе багровое! Солнце теперь садится раньше. Ты тоже смотришь на небо?

— Да, — ответил он. — На небо над аэропортом. Там оно тоже багровое.

— Мы оба смотрим на небо, — сказала Клод, — да?

— Да, — сказал он.

Оба умолкли. Филипп слышал в трубке потрескивания, связь не прекратилась. Небо на западе еще сильнее побагровело, а на востоке потеряло все краски.

— Я твоя на всю жизнь… — сказала Клод.

И повесила трубку.

Пресс-конференция в полицей-президиуме Дюссельдорфа закончилась около половины одиннадцатого. Журналистов собралось много, вопросы так и сыпались. Съемку вела группа из телеканала ВДР [84] WDR (нем.) — одна из крупнейших телекомпаний Германии. — Прим. пер. . Ускоритель в городском районе Дорнбах был оцеплен, но тем не менее журналисты и фотографы через это оцепление проникли ко входу в здание администрации и, как узнал Филипп, им удалось побеседовать с родными и близкими жертв, с обслуживающим персоналом ускорителя и с железнодорожниками, хотя большинство из тех, у кого брали интервью, дали подписку о неразглашении сведений, имеющих хотя бы косвенное отношение к катастрофе. «Это будет главной сенсацией всех воскресных выпусков», — подумал Филипп. Журналисты, конечно, искали связь между этой катастрофой и терактом на комбинате лечебных препаратов. Считает ли прокуратура, что несчастный случай на ускорителе — это очередное преступление из целой серии терактов? Хольгер Ниманд признал, что эту связь упускать из виду нельзя. Паниковать незачем, подчеркнул он, но считаться с такой возможностью приходится. И где же может произойти следующее преступление? На этот вопрос ответа нет. А когда? Если бы знать… Значит, основания для паники все же есть.

Это слово первым произнес представитель крупнейшей ежедневной газеты Германии, и какими будут заголовки в ней, каждый мог легко себе представить. «Черт побрал, — подумал Филипп, — я сам вчера говорил, что одна из двух причин этого преступления — посеять панику. А вторая — проверить, сумеют ли эксперты обнаружить вирус. До сих пор мы его находили. Если же преступники хотят настолько усовершенствовать вирус, чтобы мы были не в состоянии его найти, хотя он в программе присутствует, то серия преступных атак будет продолжена, и паники не удастся избежать, особенно если ее начнут раздувать средства массовой информации, чего долго ждать не придется. А нам о преступниках ничего не известно… — думал Филипп. — Теперь газеты и телевидение, и так называемая общественность начнут теряться в догадках: откуда, из какого лагеря эти преступники взялись? Похоже, запахло жареным. Но кто в самом деле стоит за спиной этих преступников, кто их заказчик?»

Люди из комиссии «12 июля» и специалисты и инженеры из «Дельфи» устали. Суббота, вторая половина дня. Всем хотелось домой.

«Когда полжизни тратишь на борьбу с вирусами, невольно теряешь остроту восприятия, — подумал Филипп. — Вот если бы это относилось и ко мне тоже! Я ведь чую смерть с того самого момента, как прибыл в Женеву, и это ощущение не покидало меня ни в Эттлингене, ни здесь, в Дюссельдорфе, нигде. Jamais deux sans trois…

Кто-то обратился к нему. Ход его мысли был прерван… Доктор Хольгер Ниманд хотел попрощаться.

— Мы с господином Паркером летим в Берлин. Буду рад снова увидеться с вами — хорошо бы не по такому поводу. Хотя, боюсь…

— Да, — сказал Филипп. — Я тоже. Всего вам доброго, доктор Ниманд!

— И вам тоже, уважаемый господин Сорель! — бледный, с посиневшими губами и мерзнущий даже в плаще, прокурор покинул помещение.

К Филиппу подошел Гюнтер Паркер. Глаза его сейчас были пустыми и безжизненными. Он очень тихо проговорил:

— Хочу попрощаться с вами, господин Сорель. Спасибо вам за все.

— Это моя работа, — сказал Филипп.

— И еще кое-что, — сказал Паркер. — Я хочу извиниться перед вами. Вы знаете, за что. Доктор Ратоф сказал вам об этом… или, по крайней мере, намекнул…

— О чем? — спросил Филипп, наблюдая за тем, как от здания полицей-президиума отъезжают машины журналистов и экспертов.

— Я некоторое время подозревал вас… нет, лучше сказать, у меня было подозрение, что в катастрофе в Берлине косвенным образом замешаны и вы… невольно, так сказать, ввиду давления, оказанного на вас вашим сыном…

«Почему этот человек, выбившийся, похоже, из сил, рассказывает мне все это?» недоумевал Филипп.

— Это, по различным причинам, было первое, что приходит в голову. Это полностью укладывалось в некую схему… Но на вас и тени вины нет. И сын ваш на вас никак не повлиял… — Паркер сглотнул слюну… — Он не оказывал никакого давления и не шантажировал… — Паркер с трудом выговорил это последнее слово.

«Боже мой!» — подумал Филипп, снова вспомнив о том, что ему рассказал по телефону репортер Маске из отдела уголовной хроники берлинской газеты.

— Вы наверняка ощущали, что я вас подозреваю, и переживали из-за этого. Поэтому, дорогой господин Сорель, мне хотелось непременно извиниться перед вами, прежде чем мы расстанемся.

— Вам не за что извиняться, — сказал Филипп, пожимая руку Паркера. — Поскольку вы знали, что у меня за сын и сколько он уже успел натворить, это подозрение вполне могло у вас появиться. Я это хорошо понимаю. Однако, господин Паркер, не сочтите за неучтивость, если я скажу вам, что весьма озабочен вашим видом…