Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост

В конце Набережной Солнца у маяка, что рядом с молом, начинается въезд в Старую гавань, в которой на мягких волнах покачивались баркасы рыбаков и яхты.

Здесь Филипп припарковал взятую напрокат машину. Прихватив свои маленькие чемоданчики, они поднялись в Старый Город и оказались на площади Св. Михаила перед самой большой и красивой барочной церковью в этих местах. Площадь была вымощена белыми и серыми камнями так, что они образовали герб князей Гримальди. Эта площадь напомнила Клод итальянские пьяццы, о чем она и сказала Филиппу, а тот добавил, что здесь по вечерам часто бывают концерты: и акустика под открытым небом здесь особенная, и вид на море чудесный. Когда они проходили по Длинной улице — Rue Longue — Филипп сказал, что она проходит на месте античной дороги Юлии Августы — Via Julia Augusta, — которая когда-то была главной улицей Ментоны.

По лестнице они поднялись на холм Воспоминаний, поросший старыми лаврами и олеандрами. Им навстречу выбежала большая кошка с черной блестящей шерсткой и светящимися светло-зелеными глазами. Кошка замяукала и начала тереться о ноги Клод, а когда та нагнулась и погладила ее, заурчала.

Вслед за кошкой появился высокого роста худощавый мужчина. Кожа его лица казалась выдубленной солнцем, морской водой и ветром. Он был в сандалиях на босу ногу, белых холщовых брюках и синей рубашке навыпуск. Широко улыбаясь, он обнял своего старого друга Филиппа и совершенно непринужденно, будто хорошо был знаком с ней долгие годы, Клод, поцеловав ее в обе щеки.

— Добро пожаловать, дорогие мои, — сказал по-немецки шестидесятишестилетний Макс Меллер. Они ответили на его приветствие, а черная кошка начала издавать звуки, говорящие о том, что она требует к себе внимания. Макс Меллер поднял ее, посадил себе на плечо и представил:

— Это Клеопатра. Пригласи Клод и Филиппа посетить наш дом, моя красавица!

Кошка по имени Клеопатра посмотрела на них своими светло-зелеными глазами и что-то негромко проурчала — наверное, пригласила в свои владения.

Сделав всего несколько десятков шагов, они оказались у входа в дом Макса Меллера, который стоял посреди запущенного сада, в котором росло много оливковых и лимонных деревьев. Терраса дома была обращена к морю.

В доме царила прохлада. Стены комнат уставлены высокими книжными шкафами, обстановка старая, солидная. На письменном столе Макса стояла менора, а слева на стене висела репродукция картины Шагала.

Из библиотеки они прошли на террасу, где стояло несколько удобных плетеных кресел и вазы с живыми цветами. Отсюда открывался вид на весь город, на старую и новую Ментону, а за ним расстилалось море, и было видно побережье — от мыса Мартина до итальянского городка Вентимилья в дали. На севере бухту окаймляли высокие седые горы, которые защищали Ментону от злых ветров.

Ниже террасы находилось Старое кладбище с захоронениями на четырех уровнях, и Макс Меллер сказал:

— Это Старое кладбище — самое утешительное и самое успокаивающее место из всех, что я встречал на своем веку. Может быть, из-за него я в свое время и купил этот дом. На этом кладбище лежат англичане и русские, немцы и французы, итальянцы и американцы, люди из самых разных стран, жившие некогда в Ментоне, а теперь эта земля стала местом последнего упокоения для всех — и для каждого из них. Вон там, на его южном окончании, буду лежать я, — я уже купил землю для могилы.

— Эх, старик, — расчувствовался Филипп, — знал бы ты, как я рад видеть тебя.

— А обо мне и говорить нечего, — улыбнулась хозяину Клод. — Вы мне очень понравились, Макс. Вы позволите мне называть вас так?

— О-о, пожалуйста, — Макс Меллер положил руку ей на плечо и опять расцеловал в обе щеки, а потом предложил: — Пока мы не расплакались от умиления, давайте-ка пообедаем. Евфимия приготовила для нас что-то особенное.

Они перешли в столовую, стены которой совсем недавно побелили, и сели за большой и крепкий крестьянский стол. Скатерти не было, зато посуда оказалась очень красивой.

Женщина невысокого роста, с виду немолодая, умудренная жизнью крестьянка, которую Макс представил им как Евфимию, свою домоправительницу, подала сначала Клод, а потом Филиппу загрубевшую от постоянной работы руку, обнажив в улыбке свои вставные челюсти. Макс сказал, что Евфимия живет в десяти минутах ходьбы от его дома, что у нее есть три кошки и что она заботится о нем вот уже шестнадцать лет, — при этом он погладил ее по седой голове. Евфимия, просияв, спросила, можно ли уже подавать на стол.

— Пожалуйста, Евфимия, — сказал Макс, — окажи нам эту любезность.

Еда была вкусной, вино превосходным, и они просидели за столом почти два часа. Поблагодарив Евфимию, Макс заметил, что самое время de faire dodo [98] Здесь: придавить подушку (фр.). , то есть основательно отдохнуть. Он проводил Филиппа и Клод в гостевую комнату, где стояла большая старая кровать, и оставил их. Раздевшись они любили друг друга, и это было неизъяснимым блаженством. Они уснули, тесно прижавшись друг к другу. Голова Клод покоилась на правой руке Филиппа.

Она проснулась, когда спускались сумерки. Филиппа рядом не было. Она нашла его на балконе, где он беседовал с Максом.

— А вот и вы! — воскликнула она и, обращаясь к Филиппу, добавила: — Не очень-то это вежливо оставлять даму в одиночестве. Вдобавок, я наверняка не ошибусь, если скажу, что вы перемывали мне косточки.

Макс встал и обнял ее.

— Да, мы только этим и занимались, дорогая моя.

— Приятно слышать, — ответила она с улыбкой. — И как это Филипп при его скрытности…

— Должен же был он рассказать мне, где и когда вы познакомились, что вместе пережили. И вообще — какая вы удивительная. Я, конечно, захотел узнать о вас побольше — ведь он мой старинный друг.

— И теперь вы полностью в курсе событий.

— Да, — с серьезным видом кивнул Макс. — Теперь я знаю, что о лучшем подарке судьбы, чем вы, Филипп и мечтать не мог. Я поздравляю его — и вас тоже! Потому что Филипп у нас тоже не из последних.

— Что правда, то правда, — согласилась Клод. — Встречаются субъекты куда хуже.

Они рассмеялись, и Макс снова обнял ее, а потом Евфимия принесла кофе и попрощалась с ними до завтра. Клеопатра прыгнула на колени Макса. Он почесал за ушками, и она мягко замурлыкала от удовольствия.

Филипп начал рассказывать о том, с чем пришлось столкнуться после трех вирусных атак. Времени было вдоволь, и он не опускал подробностей, а Макс слушал его с подчеркнутым вниманием.

Тем временем спустилась ночь, и внизу, в долине, и в домах на горных склонах зажглись тысячи огоньков. Макс зашел в дом и принес оттуда три теплых свитера и бутылку превосходного вина. Они выпили совсем понемногу, и Макс заговорил, обращаясь сначала к Филиппу: