Владимир Шабанов - Когда жизнь на виду

— Каких телеграмм?

— Вот я, например, написал себе такие телеграммы: «как твое здоровье, соскучилась, люблю, Лена»; «поздравь меня, я — доктор наук, Коля»; «без тебя встала вся работа, приезжай быстрей, друзья»; «твое изобретение одобрено, поздравляю, шеф». Знаешь, как мать была рада.

Я молчу.

— Между прочим, — продолжает Валтурин, — я один раз поспорил, что съем килограмм сала. На бутылку. И выиграл. Самое главное в этом деле — не пить холодную воду. Ни грамма.

— Это, конечно, дело серьезное, — зеваю я.

— А ты умеешь ушами шевелить? — спрашивает он, уже кое-как удерживаясь на стуле. — Вот смотри.

Он дергает-таки ушами, а затем медленно сползает на пол. Я встаю и тащу его на кровать, где он и успокаивается. «Боец…»

Да, веселая жизнь. Я еще не знаю как, но с Семеном надо что-то делать.

Дверь у нас не запирается, поэтому без стука входит Слободсков. Увидев спящего Валтурина, он резко смеется.

— Это что за чучело?

— Новый жилец, — ворчу я.

— Откуда он взялся?

— А черт его знает.

— Слушай, уж не Ильина ли это дело? — удивленно спрашивает Валера. — Недавно комиссия ходила по квартирам, все что-то присматривались.

Мы глядим друг на друга.

— Если уж на то пошло, — волнуясь, говорит Слободсков, — мы этого бича в момент «перелицуем». Пусть только пикнет.

— Не спеши, поживем — увидим.

Утром Валтурин деловито заявляет:

— Ты должен мне помочь.

Я настороженно гляжу на него.

— Сегодня у нас одно собрание намечается, мне нужно оттуда вовремя уйти, — поясняет он. — Ты ровно в час постучи в тридцать вторую квартиру и скажи, что меня просят к телефону.

— Хорошо, — пожимаю я плечами.

— Скажи вот так: «Будьте добры, позовите, пожалуйста, Семена Николаевича. Ему звонит профессор Житковский».

— Ну ты, Семен, загнул, — смеюсь я. Профессор Житковский — директор нашей фирмы, и о каком-то там Валтурине он и понятия не имеет.

— Ты запомнил? — серьезно спрашивает Семен. — Слово в слово скажи, это очень важно. Давай порепетируем. Значит, так…

Он откашливается и произносит еще раз текст, да с таким подобострастием, будто я должен обратиться как минимум к академику.

— Повтори, — командует он.

— Ладно, ну тебя, — отмахиваюсь я.

— Понимаешь, это очень серьезно, — еще раз просит он.

— Хорошо, подойду.

В оговоренное время, выждав на лестнице две минуты для точности, стучу в нужную дверь. В благородности моих намерений я не сомневаюсь, считая, что он наконец-то берется за ум. Если человек решает ограничить время пребывания в сомнительных компаниях — это уже гигантский шаг вперед. Даже если он при этом прибегает к моей помощи.

Я замираю в ожидании шагов за дверью и вдруг слышу голос Валтурина. Похоже на то, что он выступает. В первую же паузу снова стучу, но уже погромче. Щелкает замок, и передо мной появляется сутулая фигура определенно молодого человека, но уже наполовину седого с тусклыми и усталыми до предела глазами.

— Будьте любезны, — говорю я очень громко и очень вежливо, отдаваясь игре. — Мне нужен Семен Николаевич, если он не занят. Его хочет побеспокоить профессор Житковский. Он звонит к дежурной и просит подойти туда. Телефон ждет.

— Опять Житковский звонит? — слышу я из глубины квартиры раздраженный голос Семена. — Я же сказал ему, что в среду зайду! Хороший человек — профессор, вроде твоего Сани, — объясняет он кому-то. — Занял у меня трояк, и все ищет случая рассчитаться. Придешь к нему, опять за стол потащит, ну как тут отказать…

Он шумно вздыхает и появляется в коридоре.

— Скажи ему, что у меня важные дела. Не до него, — говорит он менторским тоном и хлопает дверью.

Я стою на месте, как идиот, слушая доносящийся из квартиры глухой шум одобрения. В первый момент мне хочется садануть в дверь ногой, но я сдерживаюсь и не спеша ухожу. Семен с самого начала был для меня за чертой нормальности.

Вечером, отжимая в ванне постиранное белье, вдруг слышу за спиной голос Валтурина.

— Ты извини, если что, — кричит он весело сквозь плеск воды.

Я слегка мну мокрую рубашку и молча выхожу, чтобы взять в шифоньере свободную вешалку. Семен прилипает сзади ко мне, и мы идем нога в ногу, как в строю. Это у него юмор такой. Я морщусь от запаха водки, но вижу, что он почти в форме.

— Понимаешь, баба Сашки Ананьева на развод подала, вот мы их и мирили, — объясняет он сегодняшнюю ситуацию. — Собрались все друзья: Мишка, Иван, Петька, Терехов, каждый выступил, осудил…

— Ананьева осудили? — спрашиваю я, глядя на него с интересом.

— Ссору осудили… В общем, все, что положено. Она обещала забрать заявление.

Я удивленно качаю головой. Все перечисленные приятели Семена под стать ему самому, и я уже представляю, что за «толковище» там собиралось.

— Но без меня они бы, конечно, ничего не добились, — продолжает он самодовольно. — Я подготовил блестящую речь, да еще с иллюстрацией, — он виновато смотрит на меня. — Баба Сашки так потрясена была, что познакомила меня со своей подругой, на черта она мне нужна. Но делать нечего, придется «крутить педали», хотя бы первое время.

Семен отстает от меня, он ходит по комнате и над чем-то посмеивается. Несмотря на это, я чувствую, что он растерян.

Следующий день я целиком провожу у друзей, предоставив Валтурину квартиру для закрепления необычных для него отношений. Забежав перед обедом на минутку к себе, я нашел квартиру чисто вымытой и заполненной запахом кислых щей. На окне у кровати Семена к своему изумлению я вижу всю нашу рвань — замусоленные и потертые книги, брошенные или забытые жившими здесь до нас. Долго, видно, Семен собирал их по нашим тумбочкам и шкафам, чистил и ровненько выстраивал на подоконнике. Пустить пыль в глаза он любит, и все-таки меня это тронуло.

Подруга Валтурина показалась мне несколько мрачноватой. Она прочно ступала по полу, и когда я к ней обращался, она разворачивалась всем корпусом и смотрела долго и настороженно. Я так и не смог отделаться от тяжелого душевного напряжения, вызванного ее присутствием. Выйдя из квартиры, я успокоил себя тем, что это, слава богу, его подруга, а не моя.

Надоев всем за день, к вечеру я оказался на улице. По моим расчетам, к одиннадцати часам можно было возвращаться домой, значит, продержаться мне оставалось час.

Стемнело давно, на то она и осень. Кто-то сейчас блаженно потягивается у телевизора в предвкушении ночного покоя, я примеряю ситуацию на себя, и от этого холодный ветер становится еще более жестким. Улица пустынна, и лишь обрывки газет ползут по дороге в неподвижном свете фонарей.

Интересно, о чем беседует эта пара, думаю я, гуляя вокруг общежития. Любопытство мое настолько взыграло, что мне даже становится теплее. Месяц с небольшим я знаю Семена, но сколько уже всего было… Даже из окна его кто-то выронил; благо с первого этажа, и Валтурин отделался простодушной шишкой на изрезанном морщинами рыхлом лбу. Нормальному человеку его месячных приключений на всю жизнь хватило бы, а ему все нипочем: «Серега-а-а, все нормально!»