Сергей Коночкин - Глаза на том берегу

Тарзаниха, не говоря ни слова, достала с полки глиняную плошку с буро-зеленой вязкой жидкостью. Поставила плошку на камень печи, подбросила дров в еще не угаснувшее совсем пламя. Видно, и ночью она огонь подкармливала малыми дозами, как дитя малое с ложечки. Едва пламя заиграло сильнее и над плошкой стал подниматься легкий парок, она деревяшкой, обструганной лопаточкой, начала помешивать свое варево.

Тимофей достал припасы, стал нарезать к завтраку на низком и узком, на скамью похожем столике.

— Ты не ешь, — строго сказала старуха Володе.

Тот удивленно улыбнулся, посмотрел на Тимофея, который слегка кивнул — подчиняйся, мол, не пожалеешь.

Сильно разогреться массе Тарзаниха не дала. Плеснула совсем немного, только чтобы дно прикрыть, в стакан.

— Водка есть?

Володя молча протянул флягу.

Старуха долила стакан до половины. Масса растворилась в водке, придав ей неприятный мутно-бурый цвет. Тарзаниха трижды перекрестила стакан.

— Пей.

— А что это? — опять улыбнулся Володя.

— Пей-пей, не отравят, — успокоил его Тимофей, а сам подумал, что этот человек, чужой ему, все же очень приятен своей простотой в общении, доверчивостью.

Володя сделал глоток и остановился.

— Фу, какая гадость…

— Пей, — строго, почти сурово бросила старуха и зашептала непонятные слова. Володя посмотрел на нее с удивлением и любопытством, опять улыбнулся, словно сказал этим, что подчиняется, что дает собой играть, как взрослый дает играть собой ребенку, и быстро выпил.

— Фу, будто клей канцелярский…

— Вот, когда пойдешь, узнаешь, что это за клей, — почти обиделась старуха.

— А что там? — Володя показал на плошку с остатками бурой массы.

— Хозяина желчь, Хозяина кровь, травы, коренья, орехи. Выпил — силу Хозяина взял.

— Это медведя, что ли?

— Хозяина.

Они шли уже несколько часов.

— Знал бы, чем старуха меня поить собралась, в жизни бы пить не стал, — говорил Володя на ходу. — А вот выпил не зная, и, черт возьми, ни ноги не болят, ни усталости не чувствую. Надо же! Народная, как говорится, медицина…

— Колдунья… — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Тимофей не оборачиваясь.

— Колдунья… — удивленно согласился Володя.

Тимофей разговора не поддерживал, только чаще обычного посматривал по сторонам. Что-то непонятное творилось в тайге, и он по многим приметам, городскому человеку непонятным, чувствовал это.

Трижды они пересекли следы лося, и будь Тимофей сейчас один, не торопись по делу, не знай, что где-то рядом бродит инспектор, обязательно пошел бы по следу, убил бы зверя.

Заячьих следов, совсем свежих, было не счесть. Дважды вдалеке за сугробами промелькнули даже заячьи уши. Это тоже беспокоило. Хоть и не чувствовалось в последние годы в зайцах недостатка, но чтобы сразу столько — столбовой дорогой шли — Тимофею видеть не приходилось.

И следы других зверей, словно все живое бежало без оглядки поперек их пути, попадались часто. Даже одинокий волк — бродяга, хромой, как видно по поступи, — пробежал. И не по следу шел, а сам удирал от неведомой опасности. Торопился, приволакивая ногу.

Будь сейчас лето, Тимофей погрешил бы на пожар. Сам бы постарался уйти подальше, к речному берегу. Но вокруг снег, зима, мороз… Нет, это не пожар.

А звери все бежали. Бежали и вчера — следы успели уже застыть, и сегодня.

— Да, пострелять здесь — раздолье… — продолжал беззаботно болтать Володя, не замечая беспокойства спутника, идущего впереди.

От старухиного пойла он, похоже, чувствовал силищу небывалую и не боялся разговаривать на быстром ходу, не боялся сбить дыхание.

Прошли еще несколько километров, когда над головой послышался непонятный шум.

— Это еще что? — тщетно старался вникнуть в смысл незнакомых звуков Тимофей. Задрав голову, он всмотрелся в небо, закрытое куполом хвои, тяжелым, но подвижным на ветру.

— Вертолет, — ответил Володя.

И в самом деле, через несколько секунд они увидели его. Высоко вверху, тарахтя, как трактор, вертолет перетаскивал по воздуху часть буровой вышки.

Вот оно что. Еще два года назад геологи «откупили» у лесхоза несколько участков, по счастливому совпадению, для промысла самых хилых, нищих и потому отданных без долгих разговоров и раздумий. Тем более, начальство знало, что все равно геологи на своем настоят и участки эти отберут. И теперь вот они, должно быть, обосновываются на новом месте. Вот отчего бегут звери. Где много шума и незнакомых запахов, где много людей — таежному зверю, известное дело, житья нет.

— Лыжня, — показал Володя вперед.

Тимофей глянул и сразу увидел ее — издали тонкую, резкую нитку, едва заметно раздваивающуюся. Сейчас они не пересекали ничей охотничий участок. Пройти здесь мог только один человек. Приблизились, ускоряя от нетерпения шаг.

— Однако, вокруг нас петляет… Как загон ведет… Ну и мудрец…

— Кто?

— Инспектор. Его след. Не сидится, не лежится, как там дальше-то. Ищет на свою душу приключений. Найдет. Ох… Найдет…

— Ну и что? — Володя улыбаться перестал, но, похоже, не сильно встревожился, видя, что не тревожится сам Тимофей.

— А ничего. Не боишься? Как, а?

— Ха! — снова заулыбался, показывая особенно белые среди черной бороды зубы.

— И не по следу идет. Кажись, знает, куда топчем. Однако, нам эти геологи здорово помогают. Спасибо, как говорится, им, спасибочко. Инспектор-то тоже что-то почуял. Не знаю, видел ли вертолет, но к ним свернул. Теперь обогнать бы его да оторваться подальше, чтоб не добежал. Как, а?

Тимофей испытующе посмотрел на Володю, выдержит ли долго тот без передыху, сможет ли идти так, как надо идти сейчас, когда инспектор в сторону свернул? И сам себя успокоил — за те полдня, что они уже шли, усталости на лице спутника не появилось, борода не торчит в сторону от искривленного одышкой рта, не вздымается под полушубком волнами грудь. Дойдет. Видно, и правда старухино зелье ее колдовства стоит.

— Ночевать в тайге будем. На зимовье не пойдем. Так-то он за нами не угонится.

— Ну и отлично, — не задумываясь согласился Володя, легко согласился, потому что не знал, наверное, что такое ночевать зимой в тайге.

Скрипнул, почти взвизгнул снег под одной лыжей Тимофея, сразу же повторился звук под второй. Если раньше охотники шли ровно, не слишком торопясь, опасались за дыхание, то сейчас с места побежали.

Шаг, еще шаг… Лыжи, как ни широки, а проваливаются, вбок, под сугроб норовят соскользнуть, засыпаются. И уже чувствуется усталость. Второй день в дороге. Идти бы ровно — ничего, можно было бы. А эта гонка, спешка отнимает силы. И быть бы снегу поплотнее, поукатаннее оттепелями, они ведь что асфальтовый каток, путь легче бы лег. Но достаточных для этого оттепелей нынешней зимой не было.