Ник Келман - Девочки

Наверное, они считают, что я думаю так же, как они. Но это вовсе не так, вопреки распространенному мнению о причине «несправедливости» мира. Мол, несправедлив он не потому, что каждый смотрит на вещи по-разному, а потому, что каждый думает, что все смотрят на вещи одинаково. Должно быть, они думают, что я, как и они, не только не имею цели, но и установил для самого себя какой-то свод ебаных правил, которым должен следовать. Должно быть, поэтому они думают, что имеет смысл обвинять людей вроде меня в расизме и дискриминации, думают, что мне плевать на все, кроме следования моим правилам, и что если я найду команду уродов, черных, феми-нацистов, которые вскрывают коды лучше, чем хорошо оплачиваемая команда белых умников, я не возьму их на работу, потому что они — некрасивые женщины или черные или то и другое.

Они, очевидно, не имеют понятия, насколько абсурдно такого рода обвинение, абсурдна сама идея, что я отказался бы от какого-нибудь конкурентного преимущества из-за моих чертовых убеждений! Это бред!

И он смотрит на тебя, а ты смотришь на него и понимаешь, говорить тут не о чем, и ты произносишь:

— Прости, повтори свою последнюю мысль — я думал, те девицы отвалили от нас, но нет, они за нами следят.

И он спрашивает:

— Правда? Какие девицы? — и оборачивается.

Ибо в древних Афинах, чтобы добраться до академии Платона, надо было пройти через общественное кладбище, где похоронены убитые на войне.

Ибо Пелопоннесская война началась в 431 г. до н. э., «Троянская женщина» была написана в 415 г. до н. э., «Лисистрата» — в 411 г. до н. э., а проиграли Афины Пелопоннесскую войну в 414 г. до н. э.

Ибо великое тщеславие не в том, что мы уверены в победе, а в том, что мы думаем, будто нам не требуется воевать.

Это было тогда, когда я болел гриппом, а на следующий день должен был отпустить партию важного товара. Ты практически всю ночь вместе со мной не ложилась. Ты не могла ничем помочь мне в работе, но ты делала мне чай, бутерброды и суп, укутывала меня пледом.

На следующий день, когда я уходил, неуверенный, достаточно ли того, что я сделал, неуверенный, справлюсь ли я из-за болезни, ты на самом деле сказала мне:

— Не беспокойся, все будет хорошо.

И ты на самом деле поцеловала меня.

— Я люблю тебя, — ответил я.

И — именно тогда, именно там — я тебя любил.

…Только желудка — его нам осилить никак не возможно.

Жадный желудок проклятый, он бед нам приносит без счета.

Люди ради него и суда крепкоребрые строят,

Беды готовя врагам на море, всегда беспокойном.

Воскресным вечером ты смотришь телевизор. Щелкая по каналам, ты задерживаешься на женском ток-шоу. Ведущие — женщины, публика — женщины. Обсуждаются женские проблемы.

Тебе требуется минута на то, чтобы понять, что они на самом деле обсуждают. Оказывается, речь о том, как недавно одна известная супермодель на третьем десятке жизни вышла замуж за человека старше восьмидесяти, обладающего несколькими сотнями миллионов. Все — ведущие, их гостьи, зрители — по кругу обсуждают, как это омерзительно. А затем одна из зрительниц встает и говорит:

— Я скажу вам одно. Если бы я собиралась выйти замуж за восьмидесятичетырехлетнего мужчину, он должен был бы иметь гораздо больше, чем триста сорок миллионов!

И она отваливает домой. Все — ведущие, гостьи, публика — развеселились, зааплодировали, засмеялись. Отличная шутка. За исключением того, что ты знаешь, что это не так. Ты знаешь, что причина их смеха в их представлении о честности, их представлении, что честность — не в том, что они, как бы там ни было, продаются, а в том, как дорого они себя оценивают.

И поэтому верьте мне, когда я говорю вам, что мир — это красный «ягуар» или эксклюзивное платье от Коко Шанель на один раз. Верьте мне, когда я говорю вам, что вина — это замок в долине Лауры. Верьте мне, когда я говорю вам, что и то, и другое — всего лишь предметы роскоши.

Ты — в супермаркете, выбираешь себе парфюм. Поднимаешь глаза и видишь по другую сторону прилавка, с женской стороны, двух школьниц, которые пялятся на тебя. Но когда они ловят твой взгляд, одна из них произносит:

— Вот дерьмо!

И они, хихикая, резко опускают головы.

И тебе приходит на ум, что гораздо проще с ними, с такими вот девушками, которые — их так просто ввести в заблуждение — пока еще ничего не боятся, с девушками, достаточно юными, чтобы все еще проявлять свой к тебе интерес более активно, чем просто не сопротивляясь твоему интересу. Именно с ними так просто прийти к практическому результату. Для всех остальных требуется терпение, над всеми остальными приходится работать. А кто захочет тратить время и силы на уговоры, на что-то, что просто обязано доставлять удовольствие?

Так меж собой разговоры вели Одиссей с свинопасом.

Пес, лежавший близ двери, вдруг голову поднял и уши, —

Аргус, пес Одиссея, которого некогда сам он

Выкормил, но, к Илиону отправясь священному, в дело

Употребить не успел. Молодые охотники раньше

Коз нередко гоняли с ним диких, и зайцев, и ланей.

В пренебреженьи теперь, без хозяйского глаза, лежал он

В куче огромной навоза…

Там он на куче лежал, собачьими вшами покрытый.

Только почувствовал близость хозяина пес, как сейчас же

Оба уха прижал к голове, хвостом повилявши.

Ближе, однако, не мог подползти к своему господину.

Тот на него покосился и слезы утер потихоньку,

Скрыв их легко от Евмея…

Так, ему отвечая, Евмей свинопас, ты промолвил:

«О, если б эта собака далеко умершего мужа

Точно такою была и делами и видом, какою

Здесь оставил ее Одиссей, отправляясь на Трою,

Ты б в изумленье пришел, увидав ее резвость и силу!

Не было зверя, который сквозь чащу густейшего леса

Мог бы уйти от нее. И чутьем отличалась собака.

Нынче плохо ей тут. Хозяин далеко от дома

Где-то погиб. А служанкам какая нужда до собаки?

Если власти хозяина раб над собою не чует,

Всякая вмиг у него пропадает охота трудиться.

Лишь половину цены оставляет широкоглядящий

Зевс человеку, который на рабские дни осужден им»,

Кончил, в двери вошел для жизни удобного дома

И к женихам достославным направился прямо в палату.

Аргуса ж черная смертная участь постигла, едва лишь

Он на двадцатом году увидал своего господина.

Может быть, это священник. Может быть, время от времени, ты поднимаешься по каменным ступеням кафедрального собора и проходишь через маленькую дверь в больших парадных дверях. Может быть, ты приходишь, когда там пусто, поэтому перед тобой до самого алтаря простираются лишь скамьи, теряющие на расстоянии свои очертания. Может быть, откуда-то доносится кашель, но ты никогда не видишь кашляющего, ты не уверен даже, что в силу резонанса и эха вообще увидишь кого-то там, откуда этот кашель доносится.