Факир Байкурт - Избранное

— Не может быть, чтоб она не вернулась.

И в этот миг откуда-то издалека донесся ружейный выстрел. Братишка аж вскинулся:

— Убили! Другие охотники убили ее! Она б давно прилетела, если б жива была.

И опять эхом прокатился дальний выстрел.

— Не плачь, Яшар, — попытался я утешить брата. — Возьми-ка себя в руки. Видишь, что значит слушаться дурных советов. Давай лучше домой вернемся.

— Никуда я отсюда не пойду! Пока не дождусь своей куропатки, с места не двинусь.

— А вдруг ее и впрямь пристрелили другие охотники? Откуда им знать, что она ручная?

Я сунул брату пустую клетку и потащил его за собой по направлению к дому. Он шаг сделает — останавливается. Еще шаг — оглядывается, вслушивается в тишину.

— Убили мою куропаточку, — причитает. — Ох, убили…

Дядя шел молча впереди нас. За спиной у него болтался мешок с куропаточьими тушками, ружье на плече. Вот так мы и вернулись в деревню. Мама сначала ничего не поняла, думала — куропатка, как всегда, в клетке под платком. Отец был на мельнице. Увидела она, что у Яшара глаза на мокром месте, и спрашивает:

— Чего хнычешь? Не понравились горные куропатки?

Рассказал я о случившемся, мама только руками всплеснула:

— Так я и знала! Обжулил его Кадир. А ты где был? Почему не удержал брата? Почему не сказал: «Не отпускай птицу, Яшар»?

— Я говорил, но он не послушался.

— Пусть теперь слезы льет! Поделом ему!

Молча ощипала мать две куропатки, осмолила на огне. Две другие отправила дяде Джеври. В тот год он служил у старосты Бага Хамзы. Дядя Джеври был беднее нас, и мама при случае всегда помогала их семейству. Думаю, будь у них хоть какая-то возможность, они бы и нам не отказали в помощи. Из куропаток мама сварила бульон, сделала плов с булгуром. До чего ж вкусно получилось! Но у меня кусок в горло не лез, до того я был расстроен. А Яшар и вовсе не прикоснулся к мясу. Сидел и плакал.

— Нечего хныкать! — сердилась мама. — До чего ж ты бестолковый! Весь в отца. Такой же простофиля. Век не забуду, как он затеял торговать вразнос с лотка, по деревням ходил. И что вы думаете — кому ни попадя в долг товар раздавал. Потом ходил, по пять курушей с каждого собирал.

Не было случая, чтоб мама упустила возможность пройтись насчет отца, особенно когда ни его, ни деда поблизости не было. Тогда она прямо удержу не знала. Вот и сейчас убирает со стола, а сама ни на миг не умолкает:

— Помню, сравнялось Яшару четыре года, и решили мы разумника нашего в цирюльню сводить. Снял ему цирюльник волосенки, пришел он домой, глянул на себя в зеркало и в рев пустился: «Где мои волосы? Не хочу лысый ходить!» И что б вы думали, он сделал? Обратно в цирюльню подул. «Отдай мои волосы, — кричит. — Приладь их обратно». Цирюльник зубы скалит: «Через пару месяцев верну, потерпи пока». Каждый день бегал туда, волосы клянчил. А через два месяца отросли лохмы-то, он и отстал.

Брат, забившись в уголок, горько плакал.

— А вот еще какой случай был, — продолжала мать. — Отдали мы его как-то на месяц бахчу сторожить. Идет раз мимо чобан Токур, стадо гонит. «Дай, — говорит, — мне одну дыню, я тебе взамен барана дам. А за арбуз — ягненка». Наш дуралей губы раскатал. Притащил чобану арбуз и дыню. А тот наелся, да и зашагал своим путем. «Эй, — кричит ему Яшар, — а где баран с ягненком?» Чобан знай себе посмеивается: «Осенью, — говорит, — пригоню. А ты жди!» Ну, видали вы такого простофилю?

Яшар все всхлипывал. Мать постелила нам.

— Иди спать, хватит слезы лить! — прикрикнула она и силком уложила брата в постель, а пустую клетку отнесла в чулан.

— Простачок он у нас. Помню, было ему пять лет, пора уже обрезание делать. Отец тогда тоже нанялся мельницу сторожить. Пришел в деревню сюннетчи [36] Сюннетчи — совершающий обрезание. . Я позвала дядюшку Джеври. «Отведи Яшара, пусть и ему сделают». «Яшар, — говорит ему дядюшка Джеври, — там пришел какой-то „человек, раздает ребятам перламутровые ножички. Сходи и ты к нему“. Яшар — бегом туда. „Дай и мне ножичек“, — просит. Сюннетчи ему и говорит: „Приспусти штаны“. Хвать — и сделал ему обрезание. Наш прибежал весь в слезах. И, конечно, без ножичка. Отец ему потом подарил, но только Яшару он не понравился — с костяной рукояткой. А он хотел с перламутровой».

Пока мать рассказывала, брат уже задремал.

Мне было грустно-грустно.

— Эх, будь наша куропаточка на месте, пела б она сейчас свою вечернюю песенку…

По утрам обычно мама раньше всех встает — так у нас заведено. Спозаранок задает корм скотине, выпускает кур из курятника, разводит огонь в очаге и принимается варить суп. Только потом мы встаем. Завтрак уже готов к этому времени. В тот день мать, как обычно, поднялась ни свет ни заря. Глянула, а Яшарова постель пустая. Она кинулась меня будить:

— Али, вставай! Яшар куда-то подевался.

Я насилу глаза продрал. И впрямь, постель брата была пуста.

— Пошел, наверно, свою куропатку искать, — догадался я.

— Ну-ка, беги быстрей за ним. Разве можно ребенка одного в горы пускать?

— Не волнуйся, мать, не пропадет. Я вот только свожу скотину на водопой, потом отцу еду отнесу — и за Яшаром следом побегу. Ты, главное, не волнуйся.

— Быстрей, быстрей поворачивайся. Пока напоишь скотину, я приготовлю еду для отца. Ты только не мешкай. Бегом к отцу на мельницу, а оттуда — прямиком за Яшаром.

Это только говорится легко: сначала на мельницу, потом за Яшаром. Мельница — по одну сторону деревни, а место, где мы вчера охотились, — совсем по другую. Но, чтоб не огорчать мать, я, конечно, согласился. Погнал я скот на водопой, оттуда бегом обратно. Мама уже приготовила для отца торбу с едой. Я на ходу запихал в рот блинчик и понесся что было духу.

Отец с дедом в ту ночь вместе оставались на мельнице. Хоть было совсем еще рано, двое крестьян уже приехали с зерном на помол: один из нашей деревни, другой из Кавака. Дед стоял, говорил о чем-то с ними. Увидел меня еще издали, обрадовался:

— Эй, Али, внучек мой! Ранехонько нынче. Как там дома? Все в порядке?

Рассказал я отцу с дедом о том, что случилось, огорчились они оба, а отец разбуянился:

— Что за обманщик свояк мой! Ума у него меньше, чем у ребенка малого! Ай да Кадир! Облапошил нашего мальчика! Ты, Али, не мешкай, беги за Яшаром, отыщи его.

Дедушка до того пригорюнился, что и слова сказать не мог.

Я долго искал Яшара — на берегу Чигдемли, в Яныкчаме, в Топал-Турна-Юрду, кричал, по имени выкликал, по-куропаточьи гугукал, но все впустую. Так и не найдя ни брата, ни куропатки, вернулся к полудню домой. Часа через два приплелся Яшар. Глаза у него зареванные, опухшие, ресницы еще мокрые от слез.

— Не плачь, сынок, — говорит мама. — Я все понимаю: горько тебе, больно. Но ты не плачь больше. Сейчас в поле много выводков, отыщешь другого птенчика, откормишь, приручишь. Знаю, что трудно, но ведь поделать уже ничего нельзя. Птицы — они лучше нашего знают цену воле. Хочешь, завтра вместе с Али пойдете опять на реку, опять поищете. А сейчас уйми слезы, сынок.