Евгений Москвин - Предвестники табора

Тут я вспомнил, что последнее время дядя Вадик все чаще стал прикладываться к бутылке.

У него не ладится с женой… Они все больше отдаляются друг от друга, и разрыв неизбежен.

Сейчас рот дяди Вадика сильно открылся; он даже голову запрокинул.

— Неужели ж так и сказал?

— Да-да, именно так, — Мишка тоже смеялся.

— Мне, знаешь, еще чего хотелось у него спросить, пап?

— Ну… — дядя Вадик замер посреди дороги; у меня создалось странное впечатление, словно он ожидает повода к тому, чтобы снова рассмеяться или даже готовится, когда Мишка просто что-нибудь скажет — и за этим сразу же открыть рот и опять сказать «ха-ха-ха-ха-ха-ха», — ровно шесть раз. Готов поклясться, некие едва уловимые детали позы действительно создавали такое впечатление.

«Как странно, — подумал я, — дядя Вадик преображался в лесу — всегда. А теперь вдруг так случилось, что это преображение обнажило болезнь… его души. Совершенно неожиданно».

И ты… ты тоже преобразился, разом, с сегодняшнего дня — теперь видишь больше; и больше понимаешь — но, кажется, совершенно по другой причине…

Благодаря теории государства.

Это ненадолго?..

Болезнь дяди Вадика — в отличие от «перипетий» с Лукаевым и Перфильевым — не казалась далекой, нет, — напротив, в купе своей с остальными неприятными мыслями мне стало совсем уже не по себе.

— Он же так печется, чтобы его жена поскорее отправилась в мир иной, — продолжал, между тем, Мишка, — лишнее эмоциональное потрясение, шум, дискомфорт могут угробить ее, вот я и хотел спросить Лукаева: разве не лучше в этом случае четыре человека, а не три?

Дядя Вадик снова издал свой странный, заболевший смех.

— Ну ладно, хватит… никому этого больше не говори, понял? — его голос все еще подрагивал.

Мишка пожал плечами, подмигнул.

— Конечно.

— Ты мне лучше вот что скажи: будешь делать еще одну постройку? С бетонированным фундаментом.

— С бетонированным? А это идея!.. Но я не знаю пока. У нас тут теперь новое дело… я бы даже назвал это кампанией. Я тебе чуть попозже расскажу… Слушай, мы сегодня привычным маршрутом идем или как?

— А что? — дядя Вадик посмотрел на сына весело и ехидно, — можно подумать, это какое-то значение имеет для тебя. Представь, гриб прямо посреди тропинки стоит, утоптанной.

— Такого быть не может.

— Проницательно! Но ты и в этом случае не увидишь его — я это хочу сказать. И этот, — он кивнул на меня, — тоже! Всю дорогу протреплетесь — я ж вас знаю!

— Ну что ж поделаешь! — Мишка пожал плечами.

Дядя Вадик ответил, наконец:

— Привычным, привычным, как всегда…

Насколько стандартными являлись одежные принадлежности грибника, настолько же индивидуальным и, по выражению самого дяди Вадика, «фирменным» оказывался его маршрут. А для дяди Вадика эта «фирменность» начиналась уже с того хотя бы, что в лес мы вошли отнюдь не по той дороге, какой мы с Мишкой ходили к погибшей «верхотуре», — от нашего проезда поворот не к главным воротам, но в противоположную сторону, затем на третий проезд, к дому молоканки и — по большому кругу; там в самом конце была ржавая калитка, всегда, даже в самый жаркий день почему-то казавшаяся мокрой от дождя и затянутая рваной сеткой (говорят, еще не проходило ни одного года без того, чтобы в этой совершенно неопасной и хлипкой, продавленной сетке не застревала и не погибала ворона или какая-нибудь другая птица).

Мы как раз подошли к калитке. Она давно уже завалилась и дверца всегда оставалась приоткрытой на три сантиметра минимум. Сразу за ней — густая еловая поросль, и казалось даже, что одна из елей подталкивает калитку своей лапой — чтобы та упала окончательно; тропка между деревьями съеживалась от теней и расстояния…

Вошли в лес; Мишка еще некоторое время шел рядом с отцом — только они уже не переговаривались.

Быстро, примерно за минуту мы миновали еловую гряду, теперь закрывавшую поселок, как плотная штора, — мне даже пришло в голову, что выглянувшее солнце больше уже не проникает в поселок, и там воцарилась кромешная тьма.

Я осматривался.

«Вот, видишь, какие это деревья? — припомнил я вопрос дяди Вадика; годичной давности. — Вот это что, например?» Я не ответил тогда, и он принялся объяснять мне, а когда обнаружил, что я ничего не запомнил, фыркнул с досады: «Хоть ты и племяш мой, а все же тупица», — с шутливым оттенком, но я понял: когда мы выйдем из леса, дядя Вадик припомнит этот эпизод, и тогда уже в нем начнет разгораться настоящее презрение. И потом он обругает меня просто так, «ни с того ни с сего», как любил говорить мой дед.

Теперь я уже научился разбираться, а вот тогда вокруг меня стояли какие-то деревья. И еще ежевика — повсюду.

Дорога шла в гору. Вязкий смолистый запах бередил гортань и пощипывал в ноздрях; тут мой слух уловил жужжание комариной стаи, совсем близко, — и я все-таки не выдержал, чихнул.

Когда я иду по лесу, рано или поздно, но только однажды наступает какой-то особенный момент: мне начинает казаться, что стоит шевельнуть рукой — и я порву паутину; а вернее, что паутина повсюду среди деревьев, но порвать я могу ее только рукой; и если я этого не сделаю, она все равно прикоснется к запястью. «Поздоровается по собственной инициативе», — мелькнула мысль в голове.

Не сбавляя шага, я прижал запястья к талии. Я ждал и хотел этого прикосновения — по ее инициативе? Нет, пожалуй. Хватит и того, что мне вдруг стало боязно, щекотно (словно вялые белесые пряди уже обволокли мою кожу) и… немного приятно.

Да, особенный момент наступил. На сей раз что-то уж слишком рано. И еще минуту назад, стоило мне только почувствовать его приближение, я сразу сжал кулаки.

Для чего?

Чтобы все звуки леса стали чуть более зыбкими…

Кулаки я не разжимал до сих пор.

Я не испытывал никакого дискомфорта, просто ждал, пока кто-нибудь выведет меня из этого тихого состояния — тише шуршания паутины в моем воображении.

А мысли — нет, мысли были все теми же, сознание нисколько не изменилось. Я думал о Мишке — не о том уже, впрочем, как «замять разговор». Теперь я чувствовал, что опасность миновала — если я только сам не буду настаивать на этой теме… Словом, в данный момент, это оказалось в моей власти — подобно тому, как все звуки леса — во власти сжатых кулаков. А быть может, я взял под контроль звуки леса как раз для того, чтобы… обретя одну власть, прийти и к следующей? Повернуть свои мысли в иное русло?

Да, конечно. И свой настрой тоже. Настрой — это самое главное.

Мишка вернулся, уже интригующе ухмыляясь. Я был прав…

Скорее всего.

— Макс, по поводу нашего разговора…

— Что такое?

Спросил я это чуть-чуть настороженно.

— Видишь ли… я тебе еще не все рассказал о появлении Стива Слейта в поселке.