Евгений Москвин - Предвестники табора

— Замок я поменяю, хорошо, — заверил Мишка мою мать.

— Сразу за тем, как переоформишь, ладно? Обещай мне. И все нужно почистить и прибрать внутри заодно после… Там ведь еще какой бардак! Ты теперь человек хозяйственный — я надеюсь, на тебя можно положиться.

— Конечно! Все сделаю… я вот только еще о чем подумал. Это уже не касательно гаража. Касательно дачи.

— Если хочешь поехать этим летом с нами к дяде Жене, пожалуйста, это можно без проблем устроить.

— А дедуля как же?

— Что дедуля?.. Дедушка на старую дачу ездит.

— На старую? — откликнулся Мишка даже с некоторым удивлением, будто он и в первый раз не говорил о ней, — сто лет там не был!.. А точнее пять. Вы-то хоть ездите туда?.. Макс мне сказал, что вроде нет.

— Верно, не ездим.

— А дедуля что рассказывает?

— О чем? — в вопросе матери прозвучала настороженность.

— Как там обстановка и все такое прочее… Я вот подумал: надо бы проведать старую дачу-то нашу.

— Да какая обстановка, ничего там интересного нет!

— Ну как же… — Мишка сидел все в той же «позе мыслителя»; разница была только в том, что он теперь теребил нижнюю губу.

— Послушай, у меня ведь времени нет везти вас туда. Это и не планировалось. Мы к дяде Жене как всегда, на все лето. Я ему уже пообещала. Старая дача, что она!.. Хм…

Мать говорила это куда-то в сторону, не глядя на Мишку, как вдруг… обернулась и посмотрела на него в упор, широко открытыми глазами; она все поняла, куда он клонил.

— Нет.

— Что? — серьезно осведомился он.

— Одни вы туда не поедете — даже не рассчитывай.

— Почему же одни. С дедулей можно съездить, я думаю.

— Нет.

…И пошло-поехало. Они не спорили, нет, как бывало прежде, — просто он убеждал ее мягко, но настойчиво, аргументируя каждое слово; поначалу мать отказывалась наотрез. Потом начала задавать вопросы.

— Что вам там делать? Ну вот скажи мне… — она взяла Мишку за руку, — скажи… что вам там делать?

— Ребят нужно проведать, пожалуй.

— Каких ребят?

— Димка, Пашка… Серж… Я не знаю, бывают они еще там.

— Нашел друзей, тоже мне!

Это и правда был не самый удачный ход, так что тему нашей старой проездной компании Мишка тотчас замял и принялся расписывать моей матери, как усердно мы будем там «помогать дедуле по хозяйству». Затем предложил, «почему бы вам, тетя Даша, все-таки не поехать с нами?»

— Нет-нет, я-то точно туда не поеду…

Мать, конечно, очень сильно боялась обидеть дядю Женю, но ей не стоило опасаться, она все равно бы не смогла этого сделать. Как можно сохранить в себе способность обидеть человека, которому вот уже пять лет непрестанно смотришь в рот… …………………………

…………………………………………………………………………………………

Как я уже упоминал, не имея никакой веры в успех, я особенно не вслушивался в их разговор (восстанавливаю его здесь, руководствуясь «фабулой»); в результате, когда мать, обернувшись, спросила меня: «А ты что скажешь? Ты-то сам туда хочешь ехать что ли?» — я не сразу смог прийти в себя от удивления, а потому ничего не ответил и просто смотрел на нее. По нерешительности, секунду скользившей во взгляде матери, я понял: это не Мишка хватается за соломинку, нет. За какие-то две минуты он сумел изменить свою позицию на прямо противоположную — и теперь уже за соломинку хваталась моя мать. Переборщу я, если скажу, что она буквально молила судьбу, чтобы я только отказался? — но и это я тоже прочел в ее глазах.

Боже, ведь он почти уломал! Все теперь зависело только от меня.

— Макс, — позвал меня Мишка, — очнись… поехали дачу проведаем.

— Вот видишь! — моментально подхватила мать, — он даже и не слушает. Значит, не хочет.

— Он просто улетел в другое измерение, — улыбнулся Мишка.

Он мог сказать, что я ушел в себя, но он сказал именно: «улетел в другое измерение».

— Уж что верно, то верно, — мать покачала головой, — улетать он умеет! И именно что в другое измерение!.. Ну ладно, все… раз он не отреагировал, значит, и не надо. И действительно, что вам там одним делать!

— Не одним, а с дедулей, — снова напомнил Мишка.

— Хо!..

— Там же, наверное, заросло все. Как он один будет все это выпалывать? Мы ему поможем. Я потому и говорю, надо съездить. Вот именно, что надо. Я понимаю, вы боитесь, мы пустимся там в полное распутство…

— Он! — она указала на меня, — не «мы», а он. Ты-то трезвых взглядом человек… наконец-то им стал, и это видно… а он? Будь ему восемнадцать… ну нет, пятнадцать, хотя бы пятнадцать — тогда бы я еще подумала.

Мишка бросил на меня предостерегающий взгляд, незаметный, заговорщический — видно, опасался, что я выпалю матери колкость; я и правда готов был уже это сделать.

— Ну… положитесь на меня.

— Хочешь сказать, он не уломает тебя на какую-нибудь глупость?

— Нет.

— Не верю. Приедете на дачу, и сразу вспомните старое — я же знаю!

— Да Макс даже и не будет стараться меня уламывать, — сказал, между тем, Мишка.

— Ну уж конечно!

— Да-да, я абсолютно в этом уверен, и то, как он недавно отреагировал на ваш вопрос, разве не прямое это доказательство, что не будет? Если бы он только и желал, что вырваться и начать творить бог весть что, знаете, как бы он сейчас тут вас упрашивал! — Мишка глядел на меня и улыбался, — а он просто сидит отвлеченно.

— Верно, — не могла не признать мать; теперь уже в ее голосе звучало явное дружелюбие — по отношению к Мишкиным словам, — отвлеченно. Верно…

— Так что…

Меня, конечно, опять задело: они разговаривают и обсуждают меня так, будто я какой-то музейный экспонат, — но я стерпел.

Гораздо более удивительным было то, что Мишка сейчас вытащит у моей матери согласие. На такое! Теперь уже было понятно, что вытащит. И еще одно…

«Я еду на старую дачу». Как только я ясно сказал себе это, сразу почувствовал неприятное жжение где-то в районе грудной клетки. Что это? Опаска?..

Я понял, что совершенно не горю желанием ехать туда; предпочел, однако, помалкивать про это, — во-первых, потому что иначе это означало бы дать слабину — нет, не такой я трус, чтобы никогда там больше не появиться! (Стоп… трус? С чего это вдруг мне пришла мысль именно о трусости?..) Во-вторых, еще страшнее оказались бы для меня Мишкины расспросы — в том случае, если бы я открыто заявил, что ехать не хочу, — думаю, я поставил бы себя в положение того несчастного школьника, о котором нам рассказывала учительница в начальной школе: он входит в класс с позеленевшим от горя лицом, и все его одноклассники начинают выспрашивать: «А что у тебя случилось? Что стряслось?.. Расскажи!.. Ты какой-то расстроенный… ты себя плохо чувствуешь?» и т. п. Слова, слова… сыплющиеся со всех сторон, они заставляют окончательно пасть духом, разреветься и выбежать вон…