Ирина Ясина - Книга волшебных историй (сборник)

Публика бывала здесь разношерстная, не чопорная, и атмосфера всегда оставалась уютно домашней. А официанты – что редкость в Париже в наши дни – приятно удивляли учтивостью и расторопностью.

Меню мероприятия соответствовало стилю задуманной Леоном ознакомительной встречи: ничего торжественного, не помолвка же это; очередная пассия, милая таиландская гостья… Никаких фейерверков, но – плотный ужин по полной программе, то есть триста, как говорила Стеша, «целковиков» (местных целковиков, разумеется), «отдай не греши». Филипп явился, когда они уже сидели за столом и читали карту вин. Он был великолепен, благоухал, и хотя заявил, что еле приполз после трудного дня, его аккуратно зачесанные височки и ухоженная эспаньолка с неизменным белоснежным клинышком по центру, точно этот кот ел сейчас сметану и с ложки стекло на бороду… наводили мысль о том, что по пути в ресторан Филипп все-таки заглянул в парикмахерскую.

Высокие стороны общались на английском. И первым (спасительным) этапом встречи стала оживленная инспекция книжки меню. (Филипп: «ни одной книги не читал с большим увлечением! Я голоден, как волк, так что приготовь толстый кошелек, мой милый…»). Наконец, выбрали: на закуску – утиный печеночный паштет, к нему по бокалу белого полусладкого «Монбазийяк».

Для Айи Леон заказал Quenelles de brochet, кнедлики из щуки, зато себе и Филиппу, зная мясные предпочтения своего друга, взял коронное местное блюдо: Tête de veau, телячью голову, под которую хорошо идет красное «Жеврэ-Шамбертэн» – льстивый подхалимаж, легкий кивок в сторону любимой Филиппом Бургундии…

Вообще, Леон был осторожен, как никогда, предупредителен «на обе стороны», галантен, в шутках на редкость беззуб, боялся сказать лишнее слово, так и сверкая своими антрацитовыми глазами то на того, то на другую, подхватывая нить разговора, торопливо смягчая ершистые реплики Айи, старательно подбрасывая натужные нейтральные темы, вроде разговоров об искусстве фотографии и красотах Таиланда… Искренне полагал, что свою партию в спектакле «очередная любовная гастроль» исполняет легко и естественно.

Дождавшись, когда Айя уйдет в дамскую комнату, Филипп сказал:

– Обидно, что ты считаешь меня полным кретином, старина.

И в округленные недоумением глаза Леона:

– Глухая… Ни капли интереса ни к твоему гениальному голосу, ни к музыке, ни к опере. Ни единого пересечения с твоей жизнью… Ничего не скажешь, идеальная пара для оперного певца.

– Филипп!

– Подожди, я не закончил.

Филипп достал трубку и неторопливо, в угнетенном молчании Леона стал ее набивать, затем раскуривать…

– Мордашка у нее симпатичная, и сложена хорошо, но худа, как ободранная кошка… И почему она все время оглядывается, как кошка на крыше: за ней кто-то гонится?

– Филипп!!!

В ярости он бледнел, наливаясь внутренним жжением.

– Вот-вот, еще одно мое слово, и ты дашь мне в морду, правда? – Добродушно и задумчиво продолжал тот. – И после этого ты что-то лепечешь об «отпускном варианте», «легкой пассии» и «недельке-другой»? Посмотрел бы на себя: ты же вылизываешь ее каждым взглядом, как корова своего новорожденного теленка! Ты истекаешь вожделением, несчастный недоносок…Нет, Леон, увы, мой диагноз суров: тяжелая злокачественная любовь, и видимо, с летальным исходом, – имею в виду идиотский брак по идиотской страсти. Я не прав?

Леон молчал, комкая салфетку.

А как вчера он выбирал ей одежду для этого ужина! как выразительно обтекает ее фигурку чудесное шелковое платье цвета вишневой пенки, с тонким бордовым ремешком на талии, со свободным двойным хомутом круглого воротника, из которого вырастает гибкая шея лани. А ее певучие брови – чуткие, дерзкие, шелковые… А удивительные отзывчивые глаза, что под бронзовыми люстрами немедленно приобрели цвет золотистого ликера, и так и мерцают вишневыми искорками… А как ее ножкам идут высокие каблуки новых «ботильонов», шнурованных сапожек до середины икры (в Одессе такие звались «катеринками») – пусть даже она становится на них чуть выше его, Леона, – плевать на самолюбие ради такой красоты!

Филипп протянул свою мягкую руку потомственного дирижера и накрыл ею бешеный кулак Леона:

– Не терзай салфетку. Просто я вижу – что с тобой стало за эти недели, и каким ты вернулся оттуда, из этого проклятого Таиланда, и что успел наворотить. На данный момент я счастлив, что она приехала, и значит, контракт с Лондоном останется в силе. Я ей готов руки за это целовать! Но ты же выжат ею досуха, болван ты этакий – чем ты петь станешь? Так что, прошу лишь об одном…

Тут вернулась Айя, и – как полагается до десерта – прибыла в руках официанта большая тарелка с разными сортами сыра, – так что, все сосредоточились на выборе: тоже недурное занятие для того, чтобы остудить «бешеного мавра», как называл Филипп Леона. Дама выбрала не слишком пахучий « фурм д'Амбер»; мужчины остановились на более крепком «мюнстере» …

Несколько минут заняло спасительное обсуждение десерта: десерт был сильной стороной здешнего меню. Непременно возьмите «Плавучий остров», дорогая, если вы еще не пробовали, горячо советовал Филипп Айе, это что-то невероятное: круто взбитые белки, плавающие в сладком английском соусе. Не бери ни в коем случае, грозно предупредил Леон, он терпеть эту бурду не может.

В конце концов, все единодушно выбрали профитроли под горячим шоколадом.

И можно бы считать, что (с некоторыми осложнениями) первое знакомство закругляется изысканным шоколадным пируэтом, но тут Филипп решил обсудить предстоящий концерт в Кембридже и деловые встречи в Лондоне (взрывоопасная тема, которую Леон отодвигал на самый последний момент).

– Ты, конечно, возьмешь с собой в Англию свою гостью? – приятно улыбаясь, спросил Филипп с едва заметным ядовитым форшлагом в конце вопроса (о, воображаю: это будет самый утонченный ценитель в зале).

Айя изменилась в лице: даже не кошка на крыше, скорее, пантера на выступе скалы.

– Чего я там забыла?… – мрачно бросила она, дернув плечом.

Филипп опешил. Кажется, он считал эту девушку обитательницей островных джунглей, а поездку в Лондон – этаким манящим призом для очаровательной обезьянки.

– Как?! – воскликнул он. – Лондон! Британский музей, Музей Виктории-Альберта, жемчужина…

– …зат-кнись! – процедил Леон по-французски, в ярости уставившись на Филиппа. – Ради бога, заткнись! Она прожила в твоей жемчужине не лучшую часть жизни.

– Так ты же не предуп… я же хотел… – Филипп бормотал растерянно и раздраженно. – Тогда объяви темы, на которые я могу с ней говорить – сколько их: две? три?

– Я не понимаю французского! – выпалила Айя по-русски, вскинув подбородок.